– Да, опыт у нас большой, – усмехнулся Калюжный. – И Курсанта ты запомнил. А мне казалось, что ты его уже забыл.

Горичкин пропустил мимо ушей последние слова стрелка. Ничего он не забыл. Такое не забывается. Он вытащил из голенища сапога сложенную вчетверо карту.

– Вот видишь – наш маршрут. Вот деревня эта, Бродок. Там, судя по всему, сейчас уже наши. А вот дорога. Вот здесь мы штурмовали колонну. А мы сейчас вот здесь. До своих, как понимаешь, совсем ерунда.

– Если наши не отступят. А лес-то тут небольшой. Начнут прочёсывать…

– Им, говорю тебе, не до нас. Зато лес прочти примыкает к деревне.

– А здесь река. Вытебеть. Бродок на той стороне реки. А по этому берегу – сплошные окопы.

– Ты не обратил внимание, они были заняты? Или пустовали?

– Орудия стояли. Хорошо замаскированные. Людей не видел. Но орудия стояли на позициях.

– Значит, сейчас они уже заняты. – Горичкин рассматривал карту. – Надо ж было так упасть. И близко, а не переберёшься. И пулемёт ты не вытащил…

– Ну да, бросил! Бросил пулемёт! Мне особняк ваши показания зачитывал, – неожиданно перейдя на «вы» и не глядя в сторону лейтенанта Горичкина, сказал Калюжный. – Там особенно хорошо и понятно про брошенный пулемёт было написано. Вот за него, за пулемёт, мне и впаяли месяц «шуры».

– Твои штрафники сейчас где-нибудь здесь, – ткнул пальцем в карту Горичкин и посмотрел на своего стрелка, как будто он был связным командира той роты, на которую теперь вся надежда. – Вот и посмотрим, какие герои твои штрафники. Захватили они Бродок или топчутся в предполье, ждут очередного удара штурмовиков.

– Ты, командир, не думай, что всю войну авиация делает. Тем более штурмовики. – Сержант Калюжный снова перешёл на «ты». – Пока пехота не пройдёт…

– Пехота… Ты, Калюжный, должен гордиться, что воюешь в гвардейском штурмовом полку.

– Я и горжусь. Но после того как побывал в пехоте, как пришлось на пузе поползать под пулями и минами…

– Этот опыт, Калюжный, нам тоже пригодится. Надо будет, поползём и мы.

– Ползти тоже надо умеючи.

– Хромать не учатся. Так, кажется, говорил тот пожилой младший лейтенант? Помнишь старика? Того, который был с Курсантом?

– Помню. Что это ты сегодня все вспоминаешь?

– Так, к случаю.

– Хромать-то не учатся, но если километр ползти…

Пошли. На дороге снова загудело. Ещё одна колонна двигалась к Бродку. И минуту спустя Горичкин, всё это время напряжённо слушавший звуки близкого боя, вскрикнул:

– Летят! Слышишь, Федь? «Горбатые» летят! Видимо, наши. Всем полком!

С северо-западной стороны действительно послышался нарастающий рокот авиационных моторов.

– Батя, видать, сам ведёт. С немецкой стороны заходит. Ну, сейчас они им дадут!

Загремело на просёлке. Завыли с перегрузкой моторы штурмовиков. Заскрежетали, срываясь с пусковых, реактивные снаряды. Торопливо захлопали зенитки.

Затрещали кусты, и на полянке показались фигуры двух немцев. Они пробежали, держа в руках карабины, в трёх шагах от затаившихся в ельнике лётчиков. На дороге продолжали рваться бомбы. Там работали штурмовики. Снова и снова они пикировали на цели. Зенитки, во время первой атаки отвечавшие торопливыми автоматическими очередями, теперь молчали.

Горичкин и Калюжный побежали глубже в лес. Они держали направление на восток, туда, где, судя по карте, находилась деревня. Именно оттуда доносились звуки близкого стрелкового боя. Значит, штрафники продолжали атаковать, не отошли. А может, уже захватили Бродок и закрепляются там?

…Пуля нашла себе работу на лесной дороге и на поляне. Здесь было много людей. Буквально через несколько минут десятки растерзанных тел, перемешанных с комьями земли и обрубками металлических предметов, устилали пространство просеки шириной в двадцать метров и длиной в пятьдесят-семьдесят. Свой след она оставила везде.

Остатки своего взвода Воронцов разместил на двух «тридцатьчетвёрках». Раненого капитана Солодовникова на самодельных носилках унесли в тыл. Замполита нигде отыскать не удалось. И командование ротой принял на себя, согласно уставу, командир первого взвода.

Из штаба полка на танкетке примчался делегат, передал приказ полковника Колчина, написанный от руки карандашом на бланке полевой книжки. Воронцов развернул листок, прочитал:

Воронцов собрал командиров взводов и танковых экипажей, чтобы поставить задачу. И в это время из леса вышел замполит Кац в сопровождении ротного писаря.

– Где командир роты? – строго спросил он.

– Капитан Солдовников ранен и отправлен в тыл. Управление ротой вынужден временно принять на себя.

Замполит быстро оценил ситуацию и сказал:

– Ваше решение о принятии на себя управление ротой отменяю. Слушай мою команду. Противник занимает населённый пункт Бродок. Наша задача внезапным броском выбить его оттуда и закрепиться на занятой территории.

Танкисты, стоявшие особняком, зашевелились.

– А вы кто такой, товарищ старший лейтенант? – спросил Авдей Нелюбин.

Замполит смерил командира взвода КВ холодным взглядом и ничего не ответил. Но тот напирал:

– Мы не видели вас в бою, товарищ старший лейтенант.

– Что вы этим хотите сказать?

– Я хотел сказать, что мы не видели вас в бою, и только что это сказал. Могу повторить: мы-не-видели-вас-в-бою! Сейчас нам снова идти в бой. Задачи танковым и стрелковым взводам поставлена лейтенантом Воронцовым. Наши действия согласованы с артиллеристами. Офицер связи батареи противотанковых орудий выдвигается вперёд, вместе с нами, на одной из машин взвода «тридцатьчетвёрок». Группы разграждения сделали проходы, сняли мины. Произведена разведка. Вы хотите отменить и всё это?

И замполит понял, что он опоздал. Бой уже шёл. Слишком долго он просидел на опустевшем НП командира роты, откуда, узнав о ранении капитана Солодовникова, ушли даже телефонисты. Он посмотрел на своих взводных. Взгляд Воронцова был спокоен и, казалось, не выражал ничего. Старший лейтенант Нелюбин вообще не смотрел в его сторону. Лейтенант Медведев, как показалось Кацу, смотрел на него с насмешкой. Командир четвёртого взвода лейтенант Бельский, у которого этот бой в составе ОШР был первым, сосредоточенно смотрел через просеку в поле, куда через несколько минут предстояло наступать.