Ты на себя не похож. Это ведь Стар? Тот милый мистер Стар, которого я знаю?

– Я чувствую себя оскорбленным, – произнес он почти высокопарно. – Не вижу смысла продолжать. По крайней мере у меня оставались приятные воспоминания.

– Я не верю, что это ты. Сейчас ты, чего доброго, пожелаешь мне счастья на прощанье. – Она внезапно рассмеялась. – Ты ведь так и хотел? Знаю, как ужасно бывает, когда задумываешь сказать…

– Я не ожидал никаких звонков, – произнес он с достоинством.

Впустую. Кэтлин вновь засмеялась – коротким смешком, как смеются женщины и дети: то ли выдох, то ли радостное восклицание.

– Знаешь, как я себя чувствую, пока с тобой говорю? Как в Лондоне во время нашествия гусениц: мне тогда свалилось в рот что-то верткое и мохнатое.

– Мне очень жаль.

– Да очнись же, пожалуйста! – взмолилась Кэтлин. – Я хочу тебя видеть. По телефону не объяснишь. Мне ведь тоже несладко, пойми!

– Я занят. У меня сегодня предварительный просмотр в Глендейле.

– Это приглашение?

– Со мной идет английский писатель Джордж Боксли. – И неожиданно для себя Стар добавил: – Хочешь присоединиться?

– А как мы поговорим? – Кэтлин задумалась. – Приезжай за мной после фильма, покатаемся по городу.

Мисс Дулан, сидя у внушительного корпуса диктографа, пыталась пробиться к Стару и соединить его с режиссером – звонок режиссера считался единственным дозволенным поводом прервать разговор. Стар, щелкнув тумблером, бросил нетерпеливое «Позже!».

– Часов в одиннадцать? – заговорщически спросила Кэтлин.

Идея «покататься по городу» казалась Стару настолько безрассудной, что начни он подбирать слова для отказа – он бы неминуемо их произнес, однако ему не хотелось походить на гусеницу. Внезапно схлынули все мысли, осталась лишь одна: по меньшей мере день прожит. Впереди вечер – начало, середина, конец.

Он постучал в дверь, услышал из дома отклик Кэтлин и в ожидании задержался у края участка. Снизу по склону доносилось гудение газонокосилки: сосед Кэтлин посреди ночи косил траву на своей лужайке. Луна светила ярко, Стар четко различал соседа даже в сотне футов: тот, опершись на ручку, остановился передохнуть перед следующим заходом. Повсюду царила летняя суматоха – наступил август, пора любовных безрассудств и преступных порывов. Ничего другого лето уже не сулило, оставалось жадно жить настоящим или, если его нет, придумывать себе замену.

Наконец Кэтлин вышла – изменившаяся, радостная. Идя к машине, она то и дело поправляла пояс костюма бестрепетным, задорным, подбадривающим жестом, словно говоря: «Пристегнем ремни – и вперед». Стар на этот раз взял лимузин с водителем; закрытый салон отгородил их от целого мира, и новый поворот ночной дороги прогнал всякую отчужденность. Редко когда Стар бывал так счастлив, как в ту короткую поездку; его не покидала странная уверенность, что если ему суждено умереть, то уж точно не сегодня.

Кэтлин рассказывала о своей жизни. Безмятежная и сияющая, она воодушевлялась все больше, говоря о дальних странах и встреченных ею людях. Рассказ поначалу был сбивчив; «прежним» она называла того, кого любила и с кем жила, «американцем» – того, кто спас ее из трясины.

– Кто он, этот американец?

О, что пользы в именах? Он не такая важная персона, как Стар, и не богач. Раньше жил в Лондоне, теперь они обоснуются здесь. Она будет ему хорошей женой, все по-настоящему. Он сейчас разводится – не только из-за нее, – и оттого все отложилось.

– А прежний, первый? – спросил Стар. – Как ты угодила в такую нелепую историю?

Да нет, сначала казалось, что повезло. С шестнадцати лет до двадцати одного была одна забота – не умереть с голоду. В день, когда мачеха представила ее ко двору, они потратили на еду шиллинг – чтобы не стало дурно от слабости. Еду разделили поровну, и все равно мачеха следила за каждым проглоченным куском. Через несколько месяцев мачеха умерла, и Кэтлин впору было продаваться за тот же шиллинг, но не оставалось сил выйти на улицу. Лондон бывает жесток – немилосердно жесток.

И никто не помогал?

Друзья из Ирландии присылали сливочное масло. Перепадал бесплатный суп для бедных. Однажды накормил родной дядя, который тут же принялся с ней заигрывать – она отказала и вдобавок выудила из него пятьдесят фунтов за обещание не говорить жене.

– А работать было нельзя? – спросил Стар.

– Я работала. Продавала машины. Однажды продала.

– А получить постоянное место?

– Это сложно, там все по-другому. Считалось, что люди вроде меня отбирают хлеб у тех, кто уже работает. Одна женщина меня даже ударила, когда я пыталась устроиться в отель горничной.

– И все-таки ты была представлена ко двору?

– Да, мачеха надеялась, что поможет. Сама-то я никто. Отца убили в двадцать втором как участника ирландского восстания, я была совсем маленькой. Он когда-то написал книгу – «Последнее благословение». Не приходилось читать?

– Я не читаю книг.

– Может, стоит сделать по ней кино. Хорошая книжка. Я даже получаю отчисления с тиражей – десять шиллингов в год.

Потом она встретила «того, прежнего», они объехали весь мир. Кэтлин побывала во всех странах, о которых Стар снимал фильмы, и жила в городах, названий которых он даже не слышал. Со временем «прежний» обрюзг, начал пить, не брезговал горничными, пытался сбыть Кэтлин друзьям. Друзья как один хотели, чтобы Кэтлин с ним осталась: мол, она его однажды спасла и теперь не должна бросать – никогда, до самого конца. Эти рассуждения о долге едва ее не сломили, но она встретила «американца» – и в конце концов сбежала.

– Надо было сбежать раньше.

– Все не так просто. – Она помолчала и наконец решилась: – Понимаешь, я сбежала от короля.

Мировосприятие Стара враз пошатнулось: она умудрилась его превзойти. Из возникшего в голове сумбура всплыло лишь давнее смутное убеждение, что короли бывают только больные.

– Нет, он не король Англии, – продолжала Кэтлин. – Безработный монарх, он сам так говорил. В Лондоне королей предостаточно. – Она засмеялась и добавила чуть ли не с вызовом: – Он был очень красив, пока не начал пить и скандалить.

– Король какой страны?

Кэтлин сказала – и Стар припомнил лицо из старых кадров кинохроники.

– Он много знал, – добавила Кэтлин. – Мог научить всему на свете. И не так уж походил на короля. В тебе королевского гораздо больше. Больше, чем во всех остальных.

На этот раз Стар засмеялся.

– Ты сам понимаешь, о чем я. Их время ушло. Большинство из кожи вон лезли, чтобы приспособиться, как им советовали. Один, например, был синдикалистом. А другой вечно таскал с собой газетные заметки про теннисный турнир, где он вышел в полуфинал. Показывал мне раз десять.