всем нам вас, драгоценнейший подарок», но серебряному перу не хватало железной твердости и ироничности. «Вы удостоились высшего одобрения, которое страна могла вам выказать…» Хэй расчувствовался и прослезился: надо померить давление, подумал он, слезливость такого рода чаще всего говорит о подскочившем давлении. «… и хотя это не совсем то, чего хотели вы и ваши друзья», Хэй вдруг представил себе потного Рузвельта в качестве генерал-губернатора Филиппин, убивающего у себя на лбу москитов под огнем прячущихся в джунглях малайцев, «… я все же не сомневаюсь, что это даже к лучшему». В этом Хэй и его перо были единодушны. Вице-президент не в состоянии причинить какой-нибудь вред при столь властном президенте, каким является Маккинли. На бланке появилось еще несколько вежливых фраз. Мелкая неприязнь, которую он испытывал по отношению к Рузвельту из-за его, по наущению коварного Лоджа, бряцания оружием в связи с договором о канале, теперь куда-то исчезла. Генри обещал переубедить Лоджа, но из этого ничего не вышло. Серебряное перо вывело заключительные теплые слова. Хэй сам заклеил конверт. В эту минуту в кабинет заглянул Эйди.

— Я хотел послать мисс Сэнфорд копию письма Дела. Но ее нет в городе.

— Куда она уехала?

Эйди смотрел в окно и ничего не слышал. Хэй крикнул:

— Куда она уехала?

— На ваше письмо ответа микадо пока нет. — Эйди любил притворяться, что у него нормальный слух. — Вы же знаете, что Токио всегда долго тянет с ответом.

— Куда уехала мисс Сэнфорд?

— Из Порт-Артура тоже никаких известий. Спасибо и на том, что Кассини за границей. Наверное, царь готов признать законной его дочь.

— В качестве царской дочери? — Хэя всегда веселила некоторая туманность выражений Эйди.

Эйди открыл коробку гаванских сигар и предложил Хэю, тот взял сигару, как бы признавая свое поражение. Эйди зажег ему спичку и сказал, как если бы он все время слышал Хэя:

— Мисс Сэнфорд уехала в Ньюпорт, штат Род-Айленд. Она оставила адрес. Она остановилась у миссис Делакроу. У бабки своего сводного брата.

— Откуда вам известны такие подробности? — Хэю было любопытно, осведомленность Эйди всегда его поражала.

— Кто-то ведь должен следить за тем, что происходит. В отсутствие двора и Сен-Симона.

— В нашей стране не один королевский двор.

— Но только один Ньюпорт, штат Род-Айленд. — Эйди без спроса тоже закурил сигару. Друзья методично и сосредоточенно наполняли кабинет ароматным дымом, уничтожая слабый запах летних роз, стоявших в многочисленных вазах. — Она оставила мне записку: она будет сообщать вам все, что услышит от Дела, и надеется, что вы сделаете то же самое.

— Да-да, конечно. — Боли в нижней части спины прекратились, это был зловещий признак. По неизвестным причинам Хэй всегда считал, что некоторая доза боли не только оправдана, но и свидетельствует о том, что организм сам себя корректирует, а все новое со временем начинает выходить из строя — это относится и к отоплению, и к водопроводу, и к электрическому освещению. Теперь же ощущалась общая слабость во всем теле, а также повышенная чувствительность к жаре, из-за чего появилась постоянная сонливость, не проходившая даже после сна. Он просто обязан как можно скорее уехать в Нью-Гэмпшир, иначе он просто не выживет, может быть, правда, произойдет и то, и другое, подумал он без страха, довольный тем, что он в состоянии пока получать удовольствие от вдохновенных недоразумений тугого на ухо Эйди.

Неожиданное появление в дверях военного министра Рута заставило Эйди вежливо, на манер Сен-Симона, удалиться, ни разу не повернувшись спиной к присутствующим и ни на мгновение не переставая пыхтеть сигарой.

Рут присел на край стола Хэя.

— Майор хочет, чтобы все американцы покинули Китай.

— Как это осуществить, если они окружены боксерами в Пекине?

— Я сказал ему, что это неразумно, если только одновременно не уйдут и русские, чего они делать не собираются. Его беспокоит, как эта ситуация отразится на выборах.

Хэй вздохнул.

— Я препоручаю Азию вам. Я препоручаю вам госдепартамент. Я удаляюсь…

— Вы отдаете слишком много.

— По крайней мере, я не оставляю на вас Тедди. — Хэй бросил взгляд на запечатанный конверт с письмом губернатору Нью-Йорка. — Он собирается побывать с речами во всех штатах.

— Любопытно, упомянет ли он хоть один раз президента. — Неприязнь Рута к Рузвельту была совершенно безличностной и спонтанной. В то же время в политическом смысле они отлично уживались: два практичных человека, нуждавшихся друг в друге. Тедди уже написал Руту, изложив свою версию конвента, и Рут прочитал это послание Хэю: «Четыре труднейших дня в Филадельфии». Выдвижение собственной кандидатуры звучало в его устах как победа на поле брани. — А что собирается делать Майор?

— Он поедет домой в свой Кантон, — сказал Хэй. — Он будет сидеть на крыльце, беседуя с людьми вплоть до дня выборов…

— … и прислушиваясь, не звонит ли телефон.

— Честно говоря, у нас не все в порядке на Филиппинах. — Рут перешел на серьезный тон. — Тафт нерешителен. Макартур упивается своей ролью военного проконсула.

— С генералом вы можете совладать.

— Я разжалую его в сержанты, если он не будет слушаться приказов, — ухмыльнулся Рут. Но я не в состоянии переделать характер Тафта. Если до ноября случится беда…

— Брайан все равно не будет знать, как ею воспользоваться. Президента переизберут, и я перестану быть конституционным наследником престола. Вы уверены, что не хотите занять мое место?

Хэй совершенно искренне — по крайней мере в эту минуту — желал оставить службу. Но Рут не хотел и слышать об этом.

— Мы с вами составляем отличную команду, — сказал он и взял «Вашингтон трибюн» из кипы газет со всех концов страны, сложенных на боковом столике. Когда-то сам Хэй точно так же готовил газеты для президента Линкольна. Но в отличие от Линкольна, который никогда не был журналистом, Хэй знал, что газеты нельзя принимать всерьез. Однако выдумщики, знал он, легко верят сказкам.

— Невеста Дела, кажется, развернулась во всю.

— Она говорит, что газета перестала приносить убытки, — сказал Хэй, — и что она этим приятно удивлена.

4

Однако начиная с весны Каролина снова несла убытки и это не доставляло ей никакого удовольствия. Она истратила кучу денег, освещая работу обоих национальных конвентов. Поскольку Херст вселил в каждого американского журналиста преувеличенное представление о его, журналиста, значимости, она была вынуждена заплатить бывшему корреспонденту «Нью-Йорк геральд» гораздо больше, чем могла себе позволить, за репортаж о филадельфийском конвенте, оказавшийся на удивление превосходным. Неужели Херст прав, утверждая, что каждый получает то, за что заплатил? Сейчас, устроившись на лужайке «коттеджа» мадам Делакроу, она читала напечатанный в «Трибюн» отчет о выдвижении 5