Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет друзей? Почему же, а Пейн, а Дел Хэй, когда он здесь, и все эти йельские сокурсники…
— У него на уме один Херст с его газетами.
— Как и у меня. Я иногда думаю, что наша кормилица давала нам чернила вместо молока.
Миссис Делакроу закрыла уши ладонями.
— Я этого не слышала!
Появился слуга с двумя полупрозрачными чашками бульона на серебряном подносе.
— Выпей, — сказала старая женщина. — Тебе нужно подкрепить силы. Надо готовиться к изнурительному сезону.
— Вы были столь добры, пригласив меня. — Каролина проникалась к своей хозяйке все большей симпатией. Она предполагала встретить пышущего огнем дракона, но приглашение было проявлением запоздалого любопытства, если не искренней приязни; первое из двух казалось Каролине куда более обещающим. Сама она тоже испытывала любопытство, и по многим причинам.
Пока разговоры о прошлом не возникали. Портрет Дениз Сэнфорд висел в гостиной, она выглядела очень молоденькой, и если бы не слегка удивленное выражение лица, очень похожей на Блэза. Портрета отца, Уильяма Сэнфорда, не было.
— Я его убрала, — сказала миссис Делакроу. Ты бы хотела его получить?
— Конечно.
— Он изображен в военной форме. Во время войны он сражался на стороне янки.
— Вряд ли так уж сражался, — не сдержалась Каролина.
— Это лучшее, что я о нем слышала. Мы поддерживали контакты только из-за Блэза, он мой последний внук, последняя родня, если не принимать в расчет Новый Орлеан — там я в родстве едва ли не со всеми.
— Тяжкое бремя!
Миссис Делакроу взяла Каролину под руку и они медленно шли по лужайке в направлении розовых мраморных ступенек.
— Мэми Фиш ждет нас к ланчу, она просто сгорает от нетерпения с тобой познакомиться.
— Не могу сказать того же о себе.
— Скажи ей это! Это будет для нее потрясением. Она считает себя самой интересной женщиной на свете, и сейчас, когда старая мадам Астор начала увядать, Мэми хочет занять ее место или скорее это Гарри Лер хочет сделать ее нашей некоронованной королевой.
— Волнующая перспектива, — пробормотала Каролина, размышляя, нельзя ли из этого сделать заметку и послать в «Трибюн» — разумеется, анонимно.
Они вошли в кабинет с украшенными лепниной стенами; мраморный бюст Марии Антуанетты вожделенно смотрел в окно, словно проголодавшаяся королевская овца на сочную траву газона.
— Когда у меня в гостях была миссис Лейтер, она спросила, не работа ли это Родена.
У Каролины всегда вызывало смех любое упоминание богатой чикагской дамы, которая с грандиозным успехом выбросила на брачный рынок трех прекрасных девиц, самая привлекательная из них вышла замуж за лорда Керзона, ныне вице-короля Индии, где вице-королеву величали не иначе как «Лейтер Индия»[295].
— Я, конечно, объяснила миссис Лейтер, что Роден увековечил всю королевскую семью, начиная с Карла Великого. Она сказала, что ее это не удивляет, поскольку он ваял только лучших представителей рода человеческого. И еще она сказала, — миссис Делакроу издала звук, больше всего напоминающий храп, — что я должна посмотреть бюст руки ее дочери работы Родена.
Миссис Делакроу предложила съездить в Казино, деревянный, крытый дранкой сельский дом, своего рода деревенский центр одетого в мрамор Ньюпорта, малый Трианон для якобы простого народа. Здесь на кортах с травяным покрытием играли в теннис, в Пиацце Подковы целый день играл оркестр Муллалая, пока ведущие активный образ жизни дамы чинно прогуливались, иной раз целой компанией, на свежем воздухе, а столь же энергичные мужчины ходили под парусами; что касается малоэнергичных, то они удалялись в библиотеку, где наслаждались свободой от дам, простого люда и книг.
Каролина, однако, заявила, что ей нужно — она чуть было не произнесла неприличное слово «поработать», но быстро вспомнила расхожий эвфемизм — «написать несколько писем» и заняться туалетами. Миссис Делакроу оставила ее в покое и села в экипаж одна, если не считать бедной родственницы мисс Эспинолл, выполнявшей в разгар сезона функцию компаньонки. Остальную часть года мисс Эспинолл тихо предавалась стародевическим радостям сельской жизни штата Луизиана.
Маргарита приготовила изысканный костюм от Уорта; само совершенство, если не считать, что ему было уже три года — факт, который не спрячешь от острых глаз ньюпортских дам. Но с репутацией эксцентричной особы Каролина могла себе позволять некоторые вольности. К тому же она ведь Сэнфорд, и разве ее не пригласила миссис Делакроу, считавшаяся смертельным врагом ее матери Эммы?
Считавшаяся? Каролина устроилась в кресле, обтянутом потертым Обюссоном, и смотрела на море, где сновали лодки и яхты с надутыми парусами; ей вдруг пришла на ум богохульная мысль о беременных монахинях — несомненное влияние хозяйки дома. Какие на самом деле чувства испытывала эта старая женщина к ее матери? Что она на самом деле думала о дочери ее матери? И зачем это настойчивое приглашение, которое она вынуждена была принять к неудовольствию миссис Джек Астор? Тем не менее они были довольны обществом друг друга; несмотря на разгар сезона, других гостей в доме, на удивление, не оказалось. Смутные упоминания луизианских родственников, не приехавших ввиду слабого здоровья, навели Каролину на мысль, что она своим присутствием затыкает некую брешь и приглашение явилось лишь скоропалительной импровизацией. Но в любом случае приятно было очутиться в громадном пустом мраморном дворце. Слуги вымуштрованы, иными словами — невидимы, когда в них нет нужды; к несказанной радости Маргариты многие из них были французы. Спасительная прохлада, залитые солнцем и ароматом роз комнаты, мебельный лак с лимонным запахом и неизменный, пропитанный йодом морской воздух.
Многое можно сказать о прелестях праздности и богатства, подумала Каролина, аккуратно раскладывая на паркете первые полосы девяти газет, составлявших ее ежедневное чтение. Сейчас все они уже воспринималась ею как старые знакомые. Она знала, почему одна газета неизменно раздувает каждую победу буров в Южной Африке: жену и дочь издателя не приняли при Сент-Джеймсском дворе, а другая — пишет только о победах англичан, что объяснялось давней любовной связью редактора с английской дамой, муж которой был владельцем аукциона в Нью-Йорке. Каролина могла даже предсказать, как та или иная американская газета откликнется на любое важное событие. Только Херст время от времени ее озадачивал, потому что он был своего рода художником, ртутным, непредсказуемым и склонным к измышлениям.
О самом Ньюпорте писали две нью-йоркские газеты, в других о нем практически не упоминалось. Ньюпорт
