Не менее красноречивым было послание Деникину от имени В. Бэрри – главы Торговой палаты САСШ во Франции. «Мы знаем – так начиналось обращение, – что нет прочного мира на свете, пока Россия остается неорганизованной. Мы знаем, что никакая организация невозможна для большевистской России. Большевизм – это дезорганизация. Нельзя организовать хаос». Бэрри отмечал шесть «пунктов» демократической программы Деникина (земля – крестьянам, либеральное правительство, равенство всех перед законом и прекращение «антисемитских мистификаций», независимость Финляндии, «братское и дружественное отношение к Польше», опора на кооперативы при восстановлении экономики). Американский бизнесмен предлагал Главкому ВСЮР «заключить военный союз с Польшей и Финляндией против большевиков», «заключить военный союз против большевиков с другими государственными образованиями на началах самой широкой автономии» и для этого созвать специальную конференцию в Париже, Лондоне, Праге или Варшаве, с целью заключения военного союза против советской власти. Таковы были характерные черты американских политических предпочтений в годы гражданской войны.

Еще один член Совета пяти – Япония – в течение 1919 г. не заявляла, как уже отмечалось выше, своей позиции отдельно от остальных союзных Держав. Из числа воинских контингентов союзников (не считая Чехословацкого корпуса) японские силы были наиболее многочисленными. В телеграмме Бахметьеву (21 февраля 1919 г.) Вологодский перечислял все возможные опасения относительно последствий участия Японии в российской Смуте. Настораживали «противоречия между дружественными заявлениями японского правительства, с одной стороны, и действиями японских агентов, с другой, что выражалось в поддержке сепаратистских тенденций некоторых военных организаций (полковника Семенова. – В.Ц.) и, главное, в поведении их войск в Сибири, носившем характер военной оккупации». И, хотя «за последнее время замечается стремление японского правительства более серьезно считаться с центральной российской правительственной властью и умерить деятельность наиболее шовинистических своих военных представителей», это еще не означало перемен в российско-японских отношениях. Вологодский не считал позицию Японии достаточно самостоятельной, в отличие от позиций Англии, САСШ или Франции. Расширение военного участия «страны Восходящего солнца» в российской Гражданской войне грозило «полной зависимостью от Японии», было чревато «постепенным внедрением Японии во все отрасли нашего военного управления». По мнению российского премьера, «политика, основанная на преувеличенных расчетах в возможности использовать в интересах России существующее соревнование между Америкой и Японией, не может привести к каким-нибудь прочным и положительным результатам», поскольку «Америка, не желающая конфликта с Японией, станет нас сторониться, поскольку она будет видеть опасность быть втянутой в осложнения из-за России». Вологодский был убежден, что «наша сила лежит в неизменном и последовательном укреплении нашего положения в России, сосредоточенной работе и упорядочении нашей государственности». В то же время не исключалась возможность содействия Японии в плане «ликвидации нетерпимого положения Забайкальской области» («проявляемое Японией дружелюбие должно было бы прежде всего сказаться в непрепятствовании нам распространить свой контроль на эту область»), а также увеличения ее участия в «вопросах снабжения, наряду с другими союзниками».

Говоря о геополитических планах Белого движения, нельзя не отметить и отношения в его кругах к создавшейся после Первой мировой войны системе Лиги наций. Несмотря на явное желание принять участие в работе этой международной организации, российские политики и дипломаты в целом скептически относились к перспективам межгосударственного сотрудничества. Так, по мнению Сазонова и Нератова, противоречия между отдельными государствами настолько сильны, что вряд ли возможно избежать возобновления различных, в том числе и военных, конфликтов. «Пройдет, вероятно, немало времени, прежде чем Лига Наций, – считал Сазонов, – превратится из юридической фикции в организм, имеющий реальное существование». «Механизм» международных соглашений и арбитража еще слишком слаб, чтобы служить действенным «противовесом» агрессивным намерениям отдельных стран (15).

Немаловажное значение, с точки зрения оказания военной помощи Белому движению, имела деятельность военно-морской комиссии РПС во главе с генералом Щербачевым и его начальником штаба генерал-майором Н. Н. Головиным. Официальный статус Щербачева первоначально определялся как «Военный Представитель Армий Юга России при Союзных Правительствах и Союзном Верховном Командовании» (поскольку он получил полномочия от генерала Алексеева письмом от 31 июля 1918 г. № 136), а затем как «Военный Представитель Верховного Главнокомандующего при Союзных Правительствах и Союзном Верховном Командовании» (что означало переход в подчинение адмиралу Колчаку). При комиссии были созданы также отделы по делам военных и военнопленных (председатель – контр-адмирал С. С. Погуляев) и по заграничному снабжению русских армий (во главе с генерал-лейтенантом Э. К. Гермониусом). Кроме того, в подчинении у Щербачева был отдел в Берлине во главе с генерал-лейтенантом Н. А. Монкевицем и особое военное представительство в Румынии во главе с генерал-лейтенантом А. В. Геруа. Поддерживалась регулярная телеграфная переписка с Екатеринодаром, Таганрогом и Омском. Свою задачу сам Щербачев так определял в одном из писем Деникину (11 октября 1918 г.): «Лично отправившись в Париж, в центр союзной политической и командной власти, при помощи своих ранее создавшихся и во время войны уже из Ясс (ставки Румынского фронта) поддержанных отношений, начиная с маршала Фоша и многих деятелей Франции и Англии, работать на пользу русского дела, и в первую очередь на пользу Добровольческой армии». Параллельно дипломатическим представительствам, Щербачев выступал за воссоздание сети военных агентов в различных странах, подчиненных ему и обладающих полноценными полномочиями в пределах своей компетенции: «Как С.Д. Сазонову, так и мне союзниками оказывается полное доверие, они охотно идут навстречу всем нашим пожеланиям».

Одна из очевидных заслуг Щербачева – организация отправки союзных воинских контингентов в Одессу. Ему удалось добиться от Главнокомандующего армиями союзников в Румынии, Трансильвании и на Юге России генерала Бертелло («имеющего личную поддержку от Клемансо») расширения фронта в направлении

Одессы и Херсона. 16 ноября 1918 г. в письме Деникину Щербачев отмечал, что «для оккупации Юга России будет двинуто настолько быстро, насколько это только возможно, 12 дивизий… дивизии будут французские и греческие». По словам генерала, предполагалась следующая последовательность действий: «По прибытии союзных войск, кроме Одессы и Севастополя, которые будут несомненно заняты… союзники займут быстро Киев и Харьков с Криворожским и Донецким бассейнами, Дон и Кубань, чтобы дать возможность Добровольческой и Донской армиям прочнее сорганизоваться и быть свободными для более широких активных операций». В письме от 20 ноября Щербачев развивал свой план дальше: «Независимо от энергичных и решительных действий на Юге, предположено наступление англичан на Петроград и высадка десанта в одном из портов Балтийского моря, наступление японцев и американских войск в Сибири и содействие польских войск на Западе, таким образом, большевизия будет окружена плотным кольцом, после чего будет предъявлен решительный ультиматум большевикам». И хотя реальная союзная помощь оказалась весьма далека от тех размеров, про которые сообщал Щербачев, и никакого «окружения большевизии» не произошло, показательно само стремление генерала организовать военную интервенцию и относительно бесперебойные поставки оружия и снаряжения. По плану Щербачева, оптимальным было создание «4–5 армий – 1) Добровольческая, 2) 1–2 армии на Дону и 3) Две армии в Малороссии и Новороссии». По словам Щербачева, Бертелло «высказывал, что до сформирования Всероссийского правительства и назначения соответствующих административных лиц лучше предоставить работу существующей администрации, кроме лиц, враждебных союзникам». Штаб Добрармии (стратегический доклад от 3 декабря 1918 г.) считал, что для оптимального обеспечения тыла белых армий, продвигающихся к центру России, необходимо 18 пехотных и 4 кавалерийских дивизий, которые сами «ни в каких активных действиях не должны будут принимать участие».