Стремление к сближению с Чехословакией не ослабевало и после отхода Чехословацкого корпуса в тыл Восточного фронта, на охрану Транссибирской железной дороги. Доверие не исчезало, несмотря на неприятие чешскими политиками «переворота 18 ноября» и оппозиционную деятельность генерала Гайды. 7 октября 1919 г., в годовщину кончины Верховного Руководителя Добровольческой армии генерала Алексеева, Колчак издал приказ № 203, в котором, наряду со всеми военными и политическими деяниями, отмечал «величественную историческую заслугу перед всем славянским миром… славного вождя славянства и доблестного сына своей Родины»: «Вся жизнь этого скромного, но могучего труженика и героя духа была посвящена работе по подготовке армии к выполнению великой, исторической задачи, к борьбе славянства с германцами… Славные победные события 1914–1916 годов обязаны его работе, его таланту, его великому духу славянина. И когда под ударами выдвинутого немцами политического оружия – большевизма – стала гибнуть Наша Армия, Генерал Алексеев, один из немногих, не сложил оружия, не отрешился от могучей, жившей в нем веры в неизбежность победы славянства над германизмом и с горстью сподвижников, почти без средств и оружия, продолжал неутомимо свою великую работу возрождения России, а с ней и объединения всего славянства». Приказ подчеркивал преемственность между делом, начатым генералом Алексеевым, и выступлением Чехословацкого корпуса: «Здесь на Урале, на гранях Азии и Европы, год тому назад по почину чехословацких генералов Сырового, Гайды и Чечека… стекались со всех сторон Сибири и Приволжья русские, чехословацкие и сербские части, слившиеся в дружной славянской семье, в одном стихийном порыве, объединенные одним ясным сознанием, что борьба, поднятая генералом Алексеевым, не какая-либо партийная, политическая борьба, не борьба классов и каст, а великая национальная, историческая борьба славян с германцами, искусно спрятавшимися за спиной ими же созданных большевиков».

К осени 1919 г. возникли планы получения не только политической поддержки, но и более активной военной поддержки со стороны «славянства». Следует отметить, что со стороны славянских государств Европы Белое дело поддерживалось дипломатически. Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев стало единственным государством, признавшим Колчака не только на уровне «пожеланий», но и формально, назначив в Омск, после переговоров Сазонова с главой МИД Югославии А. Трумбичем, поверенного в делах Й. Миланковича, прибывшего в Омск в конце июня 1919 г. Сазонов, в свою очередь, утвердил посланником в Белграде В.Н. Штрандмана. Появилась идея «возвращения на фронт» частей Чехословацкого корпуса. Чтобы заинтересовать в этом его бойцов, предполагалось наделить всех из его состава желающих землей в плодородных районах Сибири и Дальнего Востока. 30 августа Вологодский телеграфировал Сазонову о «крайней необходимости побудить чехов пробиться на Родину через Поволжье». Премьер считал, что сделать это возможно при следующих условиях: «С одной стороны, призыв Масарика к чехам, находящимся в Сибири, поддержать наши армии и выйти к Деникину, с другой стороны, воззвание Деникина к чехам, обещающее всяческое содействие для беспрепятственного и скорейшего следования в Прагу через территории, находящиеся под его властью». «Чешские войска, – считал Вологодский, – представляя собой надежную военную силу, могли бы дать моральную поддержку нашим войскам и облегчили бы их задачу».

В плане развития контактов со «славянством» показательны зарубежные поездки члена СГОРа Р.Г. Молова и «Славянской миссии русских общественных деятелей» во главе с князем Л. В. Урусовым. С декабря 1918 по март 1919 г. Молов объехал Варшаву, Бухарест, Белград и Константинополь, а прибыв в Одессу, выступил с докладом на заседании Бюро Совета 11 марта 1919 г. Его выступление укрепило точку зрения о возможности военной интервенции в Россию со стороны славянских стран Восточной Европы. В Польше его поразил «большой патриотический подъем, вызванный осуществлением давнишней мечты поляков – воссоздания Польши. Все польские группы и партии, забыв прежние распри и партийные розни, объединились на общей национальной платформе и вполне солидарно работают ныне над устройством своего государства». По мнению Молова, «по отношению к России настроение польских правительственных и широких общественных кругов вполне дружеское, прежние обиды забыты, и поляки, видимо, понимают, что для будущего Польши, как вообще и для других славянских государств, важна и необходима мощная Россия». В Белграде Молов получил от МИДа заверения о том, что «вся Сербия искренне болеет душой за Россию… существует и в Правительстве, и в обществе сильное давление в пользу посылки на помощь России добровольческих отрядов, и по этому поводу ведутся в настоящее время переговоры с союзниками». Сдерживало оказание помощи, по словам чиновников МИДа, «отсутствие на Юге России единой авторитетной власти», что «лишало возможности французское и сербское командование принять какие-либо реальные меры к помощи России, т. к. нет органов русского правительства, с коими можно было бы сноситься и вести переговоры по поводу организации и направления в Россию добровольческих отрядов, условий их содержания на территории России». Еще одним условием поддержки белых правительств выдвигалось обязательное «основание политического строя России на демократических началах и разрешение аграрного вопроса, без которого немыслимо успокоение широких народных масс». Что касается Болгарии, то, несмотря на участие в войне на стороне Германии, эта страна была готова к восстановлению добрососедских отношений с Россией. Молову передали о готовности к отправке в Россию «нескольких корпусов с великолепным техническим оборудованием, если только союзники ничего не будут иметь против этого». Вывод докладчика сводился к следующему: «Судя по всему, рассчитывать на вооруженное вмешательство французов и англичан в русские дела не приходится, а потому следует немедленно командировать ответственных лиц в Белград и Софию, чтобы ускорить присылку на Юг России вспомогательных сербских и болгарских войск».

В отличие от Молова, оценки ситуации делегацией Урусова, в которую, помимо князя (бывшего сотрудника посольства России в Болгарии), входили активный деятель кадетского ЦК, член Всероссийского Национального Центра Ф.И. Родичев, известный славянофил А. А. Башмаков, бывший московский городской голова М. В. Челноков и член СГОРа, граф В. А. Бобринский, отличались гораздо большим скептицизмом. Правда, если поездка Молова состоялась в начале 1919 г., когда еще велики были надежды на скорое разрешение всех европейских проблем на мирной конференции, то поездка Урусова состоялась в середине года, когда все государства, не исключая и новообразованных, занялись решением внутренних проблем. Эту разницу отразил опытный политик Родичев. В письме лидеру Национального Центра М. М. Федорову в июле он писал, что делегация увидела, прежде всего, отсутствие у славянских государств единства в отношении к происходящим в России событиям. «В Чехии социалистическое министерство: они боятся старой России», «в Польше – русофобство, взрыв националистического шовинизма и романтики старой борьбы с Россией». Родичев считал, что неудача делегации заключена в неправильном подборе ее состава. Князь Урусов и граф Бобринский были наиболее одиозными фигурами с точки зрения «прогрессивного общественного мнения». Было очевидно стремление к созданию будущей Малой Антанты – «промежуточного союза государств – промежутка между Германией и Россией… Мерещится союз Польши, Чехословакии, Румынии и Болгарии или Югославии, от моря до моря. И к ним еще Украина и, пожалуй, Балтийские штаты… Союз этот направляется не против России, а есть средство обойтись без России». В ответном письме Федоров соглашался с Родичевым, что «в Польше сейчас – напряжение антирусских чувств», а в Болгарии эффективнее всего – проведение «новой культурной работы русских», что должно способствовать сближению двух родственных наций. Вывод Урусова по итогам командировки был таков: «Ни одно славянское государство не могло и не желало принять участие в борьбе с большевиками. Фактически поляки вели эту борьбу, но с совершенно иными целями. Делегацию русских общественных деятелей просто не пустили в Польшу. Договориться с ними было необходимо, но путем непосредственного соглашения генеральных штабов обоих командований – польского и Добровольческой армии».