В январе 1850 г. вместе с П. Е Анненковой и её дочерью, О. И. Ивановой, Н. Д. Фонвизиной встречалась в Тобольске с Достоевским и С. Ф. Дуровым. Жёны декабристов подарили петрашевцам по Евангелию, и писатель свой экземпляр сохранил до конца жизни. В письме к М. М. Достоевскому после выхода из острога (фев. 1854 г.) Достоевский писал-вспоминал о встрече в Тобольске: «Ссыльные старого времени (то есть не они, а жёны их) заботились об нас, как об родне. Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самоотвержением. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас…» А затем вспоминал о встрече-знакомстве с жёнами декабристов в ДП за 1873 г.

Н

Набоков Иван Александрович

(1787–1852)

Генерал-адъютант, комендант Петропавловской крепости, председатель Секретной следственной комиссии по делу петрашевцев. Фактически следствием по делу петрашевцев руководил член Государственного совета князь П. П. Гагарин, Набоков же основное внимание уделял своим основным обязанностям — коменданта крепости: по воспоминаниям Д. Д. Ахшарумова, генерал лично посещал камеры арестованных, дабы удостовериться в их «благополучном проживании» за решёткой. А. П. Майков вспоминал, что именно Набоков разрешил ему вместе со старшим братом Достоевского, М. М. Достоевским, проститься с писателем-петрашевцем перед его отправкой в Сибирь, что и произошло 24 декабря 1849 г. в Комендантском доме Петропавловки. А младший брат писателя, А. М. Достоевский, арестованный по ошибке с петрашевцами, вспоминал, как добр и участлив был к нему Набоков, даже разместил в своей квартире и напоил чаем с сухарями, заявив дежурному офицера: «— Никогда я не допущу, чтобы совершенно невинный находился под арестом и сидел в каземате. Вы правильно сказали, князь, что комиссия не имеет право освободить господина Достоевского без разрешения государя, но я, как председатель комиссии и как комендант крепости, делаю его своим арестантом…» [Д. в восп., т. 1, с. 156]

Навроцкий Александр Александрович

(1839–1914)

Чиновник военно-судебного ведомства, впоследствии генерал-лейтенант в отставке, издатель-редактор журнала «Русская речь» (1879–1883), писатель (псевд. Н. А. Вроцкий), автор многочисленных поэтических произведений (в том числе ставшим знаменитым «Утёс Стеньки Разина»), исторических драм, романа «Семейство Тарских» и др. В 1878 г. Навроцкий, задумав издание славянофильской «Русской речи», советовался с Достоевским, у которого был большой опыт издания и редактирования периодических изданий близкого направления («Время», «Эпоха», «Дневник писателя»). Позже Достоевский встречался с Навроцким, следил за его изданием и высказал своё мнение по этому поводу в письме к О. А. Новиковой от 28 марта 1879 г.: «Насчет “Русской речи” могу сообщить лишь то, что знаю, знаю же обстоятельно весьма лишь немногое. Навроцкий настоящий редактор-издатель, единственный (кажется) собственник журнала и уже несомненно главный и автономный распорядитель. До начала журнала, когда я с ним виделся и говорил, хоть и видел в нём человека не тупого, но никак не мог сообразить: для чего ему надо издавать журнал? Теперь же понимаю, в чём дело: он сам оказался стихотворцем и писателем драм в стихах, и, мне кажется, он решился даже рискнуть капиталом, чтоб видеть собственные свои сочинения в печати. Человек он, говорят, честный, но с великим самомнением и судит сотрудников своих даже свысока. Мне сообщили заверно, что он отверг 3 стихотворения Фета и не напечатал их потому, что они “безграмотны” (!) Jalousie de métier [фр. ревность соперника по профессии], должно быть. Входить в сношения нужно с ним прямо. <…> Вообще же журнал не возбудил здесь (кроме статей Данилевского и Градовского) никакого эффекта. Вот всё, что могу сообщить, но пока пусть это между нами. Я с Навроцким встречаюсь в домах (у Философовой, у гр. Толстой) и не желал бы, чтоб до него дошли мои откровенные мнения, хотя в журнале его никогда ничего не напечатаю…»

Надеждин Алексей Степанович (отец Алексей)

(1833—?)

Священник из Старой Руссы, подавший в 1880 г. прошение в Синод о снятии с него духовного сана. В связи с этим прошением К. П. Победоносцев, который хотел понять-разобраться, почему тот пришёл к такому судьбоносному решению, просил Достоевского, который проживал в Старой Руссе и не мог не знать Надеждина, дать отзыв об этом человеке. Писатель 25 июля 1880 г. ответил-сообщил довольно подробно: «Батюшка Румянцев есть мой давний и истинный друг, достойнейший из достойнейших священников, каких только я когда-нибудь знал. Это в его доме квартирует Ваш отец Алексей Надеждин. <…> Румянцев с отцом Алексеем хоть и знакомы (живут в одном доме), но не очень. По моему желанию Румянцев тотчас пригласил к себе отца Алексея, гулявшего в саду, выпить чаю, который уже стоял на столе. Отец Алексей хоть и отнекивался, но наконец пришёл, и я провёл с ним целый час, ничего ему о Вашем поручении не объявляя. Вот моё наблюдение и заключение:

Сорок семь лет, лыс, черноволос, мало седины. Лицо довольно благообразное, но геморроидальное. Сложения, по-видимому, от природы крепкого. Но решительно болен. Выходит из священства по совершенной невозможности служить от нездоровья. Это уже дело невозвратимое, и сам он ни за что не согласится оставаться священником, так сам заявлял несколько раз в разговоре. Болезнь его странная, но, по счастью, мне известная, ибо сам я болен был этою же самою болезнию в 47-м, 48-м и 49-м годах. Имею тоже одного брата (ещё живущего), точь-в-точь этою же болезнию больного. Главное основание её — сильнейшее брюшное полнокровие. Но в иных характерах припадки этой болезни доходят до расстройства нравственного, душевного. Человек заражается беспредельною мнительностью и под конец воображает себя больным уже всеми болезнями и беспрерывно лечится у докторов и сам себя лечит. Главная причина та, что геморрой в этой степени влияет на нервы и расстраивает их уже до психических припадков. Отец Алексей убеждён уже несколько лет, что от геморроя произошло в нем малокровие мозговое, анемия мозга. Прошлый год согласился отслужить Светло-Христовскую заутреню, рассказывает он, и так ослабел, что отнялись ноги и не мог стоять. Служил тоже раз всенощную и не докончил. С тех пор перестал служить. “Если б, кажется, мне сказали теперь, что завтра мне надо служить, то я всю ночь бы не спал и дрожал и наверно бы и в церковь не дошёл, а упал бы в обморок”. (Видна по крайней мере большая совестливость к службе и к совершению таинства.) Прежде он был домашним священником у Воейкова, потом смотрителем в каком-то богоугодном заведении Невской лавры, давал много уроков, по 8 часов в неделю. <…> Теперь всё время проводит в лечении, здесь пьёт какую-то для него составленную воду, о болезнях своих говорить любит много и с увлечением. Не знаю,