– Ты думаешь, что я сейчас вскочу и дам тебе в челюсть? – улыбнулся он. – Что мы подеремся, что мы рассоримся? Ошибаешься. Я слишком ценю нашу дружбу и вообще нашу компанию. Своих ребят, ты усвоил?

– Погоди! – сказал Алеша. – Какая-то ерунда получается. Мы с ней и с твоей Дунаевой ездили ко мне на дачу! Ты ее провожал! А я привозил твою Дунаеву. Мы спали вчетвером, я с ней на втором этаже, ты с Дунаевой на первом. Потом ночью сползались в столовой чай пить. И утром вместе завтракали. Что случилось?

– Ты не понял? – поднял брови Мишка. – Если вы с нею пригласите меня на чашечку чаю, я непременно приду. Так сказать, с частным визитом. Но в нашей компании ей делать нечего. Кстати, с Дунаевой я иногда встречаюсь, к твоему сведению. Но в нашу компанию ее не тащу. Потому что Дунаева тоже не наша. Видишь, как это бывает? Сядь. Выслушай и постарайся понять. А главное, цени откровенность. Да, твоя девочка очень хорошая. Красивая. Наверное, умная. Я тебе верю. Но мало ли хороших, красивых и умных? Она хорошая, но мы не просто хорошие – мы особенные. Она не наша. Она из другого инкубатора. А вот теперь сосредоточься. Когда в компанию сильных попадает еще один сильный, компания становится сильнее. А когда попадает слабый – слабее. Потому что у него нет ничего, а раз он теперь в нашей компании, мы должны делиться с ним чем-то своим. Объясняю на пальцах: вот, допустим, тебе что-то надо. Я тебе помогаю, а ты потом поддержишь меня. Мы усиливаем друг друга. А вот если чужой человек, у которого нет никаких связей, как у нас у всех, мы на него тратим свои возможности, причем безвозвратно. Наши усилия пропадут, понимаешь? Потому что мы ничего не получим в ответ. Ну вот что твоя девушка может для тебя сделать? А для меня? Она в нашей компании не просто пустое место, а потребитель наших, прости за выражение, связей и возможностей.

– Погоди, – сказал Алеша. – Давай короче. Давай по-философски подойдем. Не будем умножать сущности. Может быть, все проще? Может быть, она тебе понравилась?

– Кто? Она? – возмутился Татарников. – Мне?

– Добыл телефончик, позвонил, пригласил, она тебя послала, ты обиделся и решил отомстить? Ну и вообще, с глаз долой, из сердца вон. Так?

– Чушь какая! Дурак ты.

– Я у нее все-таки спрошу.

– Твое право. У тебя, наверное, много дел сегодня? Прости, что отвлек, – сказал Мишка Татарников, вставая с кресла.

– Всего доброго, – сказал Алеша, повернулся и вышел из комнаты.

В прихожей он столкнулся с Мишкиным отцом, тот был чуточку под мухой. Алеша, кажется, его ни разу не видел совсем трезвым. Но и совсем пьяным он тоже никогда не был. Так, слегка навеселе. От него приятно пахло только что выпитым хорошим вином, свежачком поверх многодневного перегара, и еще – надкушенным яблоком и легким импортным одеколоном.

– О! – закричал он, простирая руки. – Шер Алексис! Тре манифик! Как рады мы де ву вуар иси! Как шер маман? Мишель! – крикнул он в комнату. – Ан пё де вэн? Руж у блан? Воскресенье же, ребятишки! Пойдемте на кухню. Воскресенье, день веселья, песни слышатся кругом!

– Коля! – раздалось из глубины квартиры. – Колька, отстань от людей! Отстань, а то сейчас получишь! Сейчас врежу, я серьезно говорю!

Это кричал Мишкин дедушка, академик Татарников, Герой социалистического труда и член ЦК КПСС.

– Миль пардон, – сказал Мишкин папа. – Айм соу сорри! Тс-с! Некст тайм, некст тайм, ребятишки, – подмигнул он. – Тс-с!

И на цыпочках, прижимая палец к губам, прошел через прихожую и скрылся в какой-то другой двери; квартира была огромная, двукрылая.

– До свидания, друг мой, – сказал Мишка в спину Алексею.

Алеша обернулся.

– И напоследок, – омерзительно выспренним голосом сказал Мишка. – Запомни, что двери моего дома всегда широко открыты для Алексея Перегудова. Двери моего сердца – еще шире.

И он изобразил воздушный поцелуй.

22.

Вернувшись домой, Алеша понял, что он ничего не понял. Что на самом деле хотел от него Мишка и что ответил он? Все как-то в тумане. Туманные разговоры о своей компании, о связях, которыми неохота делиться, – как будто кто-то просит. Что произошло? А ничего. Мишка сказал какую-то глупость. Зато сам он узнал, воочию увидел, что Мишкин папаша совсем спивается. Стал свидетелем позорной сцены. Тоже мне, Элита Ивановна! И эти люди что-то вякают про «компанию особенных».

Ах, как было бы хорошо, если бы Мишка прямо сказал: «Или она, или я, то есть мы, наша компания». Тут, конечно, Алеша послал бы его на хутор бабочек ловить. Хорошо, когда тебе грубо ставят ультиматум – можно так же грубо ответить: «Конечно, она, а не ты, хрен с горы, и не вы все, академические выродки».

Но ультиматума не было. Что же теперь делать?

Все равно приходить в гости с девушкой, когда тебе ясно сказали: «с этой девушкой в гости не приходи»? Глупо. Опять нарываться на мелкие уколы и унижения. Или расплеваться с ними всерьез? Еще глупее. Потому что мама все-таки права: хорошие или плохие, а – свои.

Или встречаться с нею отдельно? Театр, выставка, кафе, какая-нибудь ее компания – есть же у нее подруги, есть же у этих подруг ребята! Но не водить ее на вечеринки к своим, к Мише Татарникову и Наташе Ильясовой, но самому к ним ходить, так сказать, тайком от нее. Или, еще смешнее, раз в полгода приглашать Мишку к себе? Чай втроем? Но это казалось несусветным лицемерием. Но даже не в этом дело. Вот он сейчас подумал, сказал в уме – тайком. Как это – тайком? В неправильные гости можно ходить тайком от жены, а Сотникова ему не жена.

Он стал вспоминать ее. Как она громко хохочет, запрокидывая голову, и заканчивает смеяться на полсекунды позже, чем все.

В общем, он решил взять паузу. Раз – у него отработки в институте, два – уехал с мамой на дачу, помогать прошлогоднюю листву сгрести, три – просто забыл отзвонить… Вот, собственно, и вся история расставания. Хотя Сотникова была необыкновенная, он до сих пор помнит отдельные детали. Шепотом рассказывала всякие неприличности, отчего он вообще… сами понимаете… И красиво читала стихи. А слушала еще лучше, хотя он читал так себе.

Потом он, конечно, ей позвонил, спрашивал, когда увидимся, но теперь уже она была занята, уезжала, торопилась, болела – в общем, расстались. Месяц было ничего, потом жутко затосковал, но тут вдруг появилась Лиза.

Она действительно вдруг появилась, иначе не скажешь.

Она стояла на выходе из подземного перехода у метро «Октябрьская», на той стороне Ленинского, в сторону гостиницы «Академическая» – Алеша как раз шел от дома к метро и увидел, как она стояла, опершись на каменный парапет, и читала книжку.

Вдруг возникла.

Вдруг стала явью – из той старой Алешиной фантазии, из того неприятного и даже пугающего видения. Когда-то, лет шесть или восемь тому назад, когда Алеше было то ли тринадцать, то ли пятнадцать лет, он увидел почти такую же девушку, которая почти точно так же стояла у выхода то ли из метро, то ли из подземного перехода, и читала книгу. Наверное, ждала кого-то. Читала маленькую толстенькую замызганную книжечку в бумажном переплете, с нечистым, серым от дорожной пыли обрезом, какой-то дешевый детектив, наверное. «Рассказы майора Пронина». И сама девушка была замызганная, в старом тесноватом плаще, в некрасивых сапожках. У нее были длинные густые, чуть вьющиеся волосы, туго зачесанные назад и простыми шпильками подколотые в неаккуратный пучок – он это очень хорошо запомнил. И еще у нее был насморк, она, не переставая читать, все время теребила и промокала свой покрасневший нос. Прижимала к нему скомканный засморканный платочек. Она была некрасивая, но, по лицу видно, неглупая и волевая. И мрачная вдобавок. Алеша смотрел на нее безотрывно, неизвестно почему. Ах вот почему! Совсем никудышная в смысле красоты была эта девушка (кстати, она была явно старше Алеши, ей было лет восемнадцать, а то и двадцать), но – замужем! На ее руке, на пухлой цыпатой руке с некрасивыми короткими пальчиками, сияло обручальное кольцо. А вдруг это просто кольцо? В смысле украшение? Он подошел на шаг, всмотрелся – нет. То есть да, обручальное, веселым золотым бочоночком. Значит, у этой злой уродки есть муж – Алеша был уверен, что она злая, вон как она строго наморщила лоб, глядя в книгу! – у нее есть муж, он ее любит, то есть целует-обнимает, он с ней ложится в постель, она закидывает ноги и страстно стонет, и ему это нравится? Он думает, что счастлив? Неизвестно почему Алеша представил себя на месте этого человека, на месте зачуханного мужа некрасивой насморочной девушки с волевым, умным, но мрачно насупленным лицом, и вдруг испугался, что судьба распорядится именно так.