«Заметно также, – грустно подумал Алексей еще тогда, не сейчас, сидя перед генералом Хлудовым, который почему-то завозился с тесемками на папке. – Заметно также, – подумал уже тогда Алексей, – что в собирании этих подробностей есть что-то отчетливо подлое».

Но что это значит – «ты ее больше не приводи»?

А если бы он все-таки привел? Они же не могли его вытолкать из прихожей, не пустить на порог, если бы он все равно пришел с Сотниковой? А что они вообще могли? О, многое. Могли, например, не замечать. Делать вид, что не слышат вопроса, не здороваться или слишком уж небрежно кивать в ответ на приветствие. Не поддерживать разговор, рассеянно отсаживаться на другой диван, забрав с собой пепельницу, оставив бедную Сотникову с горящей сигаретой, то есть заставляя ее встать и пройти в другой конец комнаты, чтобы стряхнуть пепел. В общем, слегка подхамливать или хамить уже просто в открытую. В последний раз это было похоже на настоящий школьный бойкот, как в шестом классе. Особенно изгалялась женская половина компании. Девушки переглядывались и пожимали плечами, как будто бы Сотникова пришла голая или в ватнике. «Умные какие, – зло думал Алеша. – Когда твоей девушке в гостях вдруг нахамит парень, можно дать в морду. А если девушка? Особенно та, у которой мы все собрались?» В самый последний раз он не выдержал, встал, сказал Сотниковой: «Пойдем отсюда поскорей!» – взял ее за руку, и они вдвоем вышли из комнаты, стали одеваться в прихожей. Алеша, честно говоря, ожидал скандала, он хотел скандала, скандал был ему нужен: он бы им всё рассказал. Но все промолчали, только кто-то в спину сказал: «Пока-пока». А вот эта девушка, у которой все собрались, вышла в прихожую, улыбаясь и как будто радуясь, что они уходят. Она сказала, демонстративно обратившись только к нему: «Приходи к нам, Алеша, в следующую субботу!» Не приходите, а именно приходи, в единственном числе.

Что тут сделаешь? Он решил, что всё, больше с ними не водится, хотя понимал, что это опять какой-то шестой класс.

Назавтра было воскресенье, и позвонил Мишка Татарников. Он сказал: «Леша, а ты ушел не попрощавшись! Это нехорошо». Внезапный приступ пожилого джентльменства у парня двадцати двух лет, черт знает что! Но это на самом деле был «приступ», то есть зачин, введение, повод для разговора. «Ты, наверное, обиделся, да?» – «На тебя, что ли? Много чести!» – «Погоди, – миролюбиво и даже ласково сказал Татарников. – Из-за девочки своей обиделся? Зайди, поговорим». Татарников жил в угловом подъезде, где семикомнатные квартиры. Алеша зашел. Татарников провел его в гостиную, усадил на диван. Сел в кресло напротив. Предложил коньяку, Алеша отказался. Татарников почему-то был не в домашних тапках, а в ботинках. Положил ноги на журнальный стол. Ботинки были новые, подошвы совсем не зашарканные. На каблуках была смешная картинка, врезано черной кожей на бежевом фоне – головастенький человечек и надпись Top Man. Глубоко символично. Сливки общества. Верхушка. Элита.

– Кстати, барахляный бренд, – сказал Игнат. – Но, наверное, тогда считалось супер, я правильно понял?

– Правильно, – сказала Юля. – Не перебивай. Дальше поехали.

– Обиделся, конечно, – сказал Миша Татарников, – и я тебя где-то очень понимаю. Но пойми и ты нас. Мы – одна компания. И ты в нее входишь, не напрягайся. И наши родители, а кое у кого и бабушки с дедушками – тоже одна компания. Все свои. Очень свои. И мы очень ценим это наше, так сказать, свойство́, – сказал он с ударением на последнем слоге.

– Ну и что? Ты вообще на каком свете?

– На этом, – сказал Миша. – Только заранее умоляю, не надо про социализм и равенство. Мы все тут комсомольцы, всё понимаем. У меня дедушка – член партии с девятьсот лохматого года, живого Ленина видел. Я сам за советскую власть кому хочешь пасть порву. Но дай-ка я тебе одну историю расскажу. Только поклянись, что никому. Клянешься?

– Хорошо.

– Не «хорошо», а скажи: «клянусь».

– Клянусь.

– Тогда слушай. Дед рассказывал. Дед мой не так давно был в Бельгии и там встречался с ректором одного тамошнего университета. Выдающийся физик, автор открытий. Кажется, даже нобелевский лауреат. Они с дедом закорешили еще до войны, еще чуть ли не в тридцатые. Дед тогда ездил в Париж к Морису Руа. По заданию советского правительства, – на всякий случай уточнил Мишка. – Вот они с этим бельгийцем и закорешили, значит. Но это не всё, – шепотом сказал Татарников. – Он не только ректор и все такое, он еще и масон. Ты понял? Масон каких-то высочайших степеней. – Он произнес это без звука, одними губами.

– Усраться, – сказал Алеша. – Ну и что, он деда твоего в масоны вербовал?

– Да нет, при чем тут… – Мишка поморщился. – В масоны никто не вербует. Наоборот, люди добиваются, чтоб их приняли.

Алеша вспомнил, что в «Войне и мире» Пьера Безухова как раз вербовали, и подумал: а вдруг Мишка и его великий дедушка – тайные масоны? Интересные дела. Может, тут вообще все масоны и масонки, раз Мишка так трясется, что их компания вся такая особенная? Фу, глупости! А с другой стороны, черт их знает.

– Но не в том дело, – продолжал Мишка. – Вот этот бельгийский ректор просто одну историю моему деду рассказал. А дед – мне. А я вот – тебе пересказываю, ты послушай, очень поучительно. Значит, состоял этот месье в масонской ложе, это типа первичная организация, но не в том дело. А дело в том, что в данной конкретной масонской ложе состояли разные очень непростые люди. Влиятельные и знаменитые. Ректоры университетов. Министры. Послы. Генералы. Даже принцы королевской крови. Ну и крупный бизнес, конечно. Миллионеры. Все свои, ты понимаешь? И вдруг, в один прекрасный день, один миллионер, владелец сети гостиниц, то есть серьезный миллионер, мультимиллионер, ты понял? – вдруг порекомендовал принять в ложу своего лучшего друга и верного сотрудника, управляющего самым большим отелем. Братья-масоны слегка поперхнулись. Потому что, с одной стороны, у них там сплошное равенство, но с другой-то стороны, компания-то больно своя! Тесная! Узкая! Высоко – извини меня – поставленная! Но этот миллионер настоял на своем. Взял на принцип. Потому что равенство и братство, и почему не взять хорошего человека. Ладно. Согласились. В порядке исключения. Вот. А года через два в этой ложе были сплошные официанты. Равенство, да! Братство, ура! Великие принципы торжествуют. А вот генералы, министры, крупные бизнесмены и ректоры куда-то делись. Перестали ходить на заседания. Понял? Ты понял, о чем я?

– Понял, – сказал Алеша. – Понял, что ты себя считаешь высшим масоном и принцем королевской крови. А на самом деле ты… – Он хотел сказать «говно», но выразился спокойнее: – всего лишь студент четвертого курса. Внук известного советского ученого, – голосом сильно подчеркнул слова «внук» и «советского», – и пока не более того.

– То есть говно? – переспросил Миша Татарников.

– Это ты сказал, – улыбнулся Алеша и встал с дивана, приготовляясь к драке.

Но Миша сидел в кресле, продолжая держать ноги на столе и чуть пошевеливать своими новенькими ботинками.