– Поднять якоря!

Странно, глухо прозвучал его голос, привычный к приказам,способный перекрыть и шум битвы, и завывание бури. Никогда ещё он не отдавалкоманды тяжелей…

Один за другим три корабля вышли из бухты в фиорд. Вёсластонали в гребных люках человеческими голосами.

И поплыло, отодвигаясь назад… Двор, ещё хранивший их следы.И туша жертвенного быка посередине тёмного пятна на песке. Дружинный дом,увенчанный ветвистыми рогами оленя. Весь Сэхейм – Морской Дом, вдругсделавшийся таким маленьким в своей бревенчатой ограде, у подножия огромныхкаменных гор… И сами горы словно бы зашагали по берегу, то заслоняя друг друга,то вновь открываясь. И казалось, будто это толпа давно поверженных великановвышла проводить корабли…

И солнце выплывало из-за этих гор, и больше никогда и нигдене придётся увидеть такого рассвета.

Никогда!

На кнарре у Эрлинга Скегги потянул за руку Звениславку:

– Смотри!

Скегги указывал вперёд, на чёрный корабль, туда, где накорме у рулевого весла стоял Халльгрим хёвдинг. В голосе мальчика звучали жутьи восторг:

– Смотри! Он не оглядывается назад!

Тут Звениславка села на палубу прямо там же, где стояла, подпарусом. Спрятала лицо в коленях и заплакала. Сама не знала, от горя или отсчастья. Наверное, всё-таки от горя: разве не прожила она здесь целый год, сэтими людьми, их жизнью? Как радоваться их горю? Хотя бы оно и обернулосьсчастьем для неё самой?

Кроме неё, на кораблях не плакал никто.

Халльгрим так и не обернулся, хотя знал, что будетвпоследствии себя за это казнить. Он был вождём. Ему следовало показывать людямпример…

Лодка рыбака шла за кнарром на верёвке, а сам рыбак стоял напалубе, разговаривая с Эрлингом Виглафссоном.

– Грозен твой брат вождь! – сказал он ему. –Но ты, уж верно, знаешь, как к нему подойти, чтобы он послушал совета. Лучшебудет, если он станет держаться открытого моря, потому что у конунга есть люди,поклявшиеся о его голове. И я не стал бы тут об этом болтать, если бы не виделих так же, как вижу тебя теперь, и не слышал, о чём они говорили. Ведь ониночевали у нас, и я не намного их обогнал.

– Что же за люди? – спросил Эрлинг спокойно. А сампочему-то вспомнил про Эйнара. И как тот погрозил кулаком, плывя прочь откорабля.

– Это Вигдис Рунольвдоттир, – ответилрыбак. – Люди говорят, она в большой милости у конунга. Конунг подарил ейкорабль, полный самых отчаянных берсерков, и те слушаются её, как вождя, иназывают – дроттнинг. И она такая же рыжая, как сам Рунольв, и онадействительно его дочь. Я видел её третьего дня.

– Так, – сказал Эрлинг, помолчав. – Пожалуй,это лучше, что ты заговорил со мной, а не с ним.

Эйрик Эйрикссон, брат Гуннхильд, едва не рассердился насыновей Ворона за то, что те не пожелали запастись у него ни мясом, ни солодом,ни хлебом.

– Я же богат, – сказал он им с упрёком. – Идом мой благополучен. У меня даже в самые голодные годы не случается так, чтобыне из чего было сварить пива!

Халльгрим ему ответил:

– Твоё богатство растёт на земле, а наше плавает поморю. Мы добудем себе любые припасы, когда захотим.

Харальд конунг останавливался в Линсетре и пировал у Эйрикав доме… Эйрик вспоминал об этом, смеясь и почёсывая затылок. И было чтовспомнить! Все знают, как быстро путешествуют слухи. Даже быстрее боевогокорабля. И чего только не рассказывали Эйрику о Харальде Косматом! Немыслимоедело – принимать этого конунга у себя. Устроишь пир небогатый, обидится. Подостоинству не почтили! А развернись с угощением – снова обида. Хочет, сталобыть, своенравный одальман похвалиться могуществом, показать, что и не думаетбояться правителя страны. Хоть бросай землю и дом да беги куда глаза глядят!

Эйрик в горы не побежал. Встретил знатного гостя и как-тосумел и ему угодить, и своего достоинства не потерять. Кончилось тем, чтоблизкий друг Харальда, Рёгнвальд ярл, даже оставил в Линсетре сына. Оставил взнак доверия, как залог… Оставил бы и Харальд, да не было ещё у молодогоконунга сыновей.

Видел Эйрик и Рунольвову дочку… Видел подаренный ей корабль.От неё самой и узнал о немирье в Торсфиорде. И успел испугаться, как бы Вигдисне надумала выместить на нём зло. Но и люди Вигдис дурного ему не сделали…

– Теперь не было бы тебе худа, – сказал емуХельги. – За то, что ты пустил нас переночевать!

Но Эйрик только покачал головой:

– Не станет Харальд наказывать вставшего за родню. Вотесли бы я не пустил вас во двор, тогда он первый сказал бы, что я трус. Да,пожалуй, и с земли бы согнал.

Гуннхильд долго обнимала Эйрика и его жену. Потом накораблях снова подняли паруса… С берега махали вслед, пока можно было видеть.Махали длинными полотенцами: пусть будет дорога гладкой и ровной, как этамягкая ткань! Пусть Лебединая Дорога вскипает волнами не выше тех, чторождаются на развевающемся полотне.

– Послушай-ка, Эрлинг! – позвал Хельги, пока трикорабля шли ещё рядом и можно было переговариваться. – А скажи, Эрлинг, неприглашал тебя Эйрик остаться? Не спрашивал, что ты, домосед, делаешь свикингами в море?..

Халльгрим на своём корабле поставил ухо ветру.

– Приглашал! – долетело над водой.

Хельги приставил ладони ко рту:

– Ну и что ты?

Приёмыш задорно ответил, одолевая расстояние:

– А что видишь!

Он мог бы ещё добавить, что Эйрик предлагал им с Гуннхильдхотя бы оставить в Линсетре на воспитание маленьких сыновей. Эйрик обещалвырастить из них достойных мужей. И твердил, что Линсетр безопасен, особеннонынче – у конунга под рукой… А плавание – как угадать, что ждёт впереди? А вГардарики? Эрлинг и Гуннхильд отказались в один голос.

– Спасибо тебе, родич, – сказал Приёмыш. – Номы ведь идём не в поход. Мы не вернёмся…

Три корабля уходили на юг. Два драккара, чёрный и расписной.И кнарр, короткий и круглый подле боевых кораблей.

День за днём шагали вдоль левого борта сине-зелёные берега.Испещрённые чёрными и серыми скалами, прорезанные расщелинами фиордов. То яркоесолнце горело над ними в вышине, то наплывала холодная тень облаков… Вгранитной броне, в копьях розовых сосен, отороченная белоснежными бурунами, вовсей своей весенней славе – земля Норэгр! Родная земля. Халогаланд, потомСтрана хёрдов – Хёрдаланд, потом Агдир…

Скоро останется позади и остров, к которому год назадприбило погубленный штормом немецкий корабль. А потом берег круто повернёт навосток, пропуская корабли в Восточное море, которое словене называли Варяжским.А там – считанные переходы, и зазвучит вокруг словенский язык… Не позабыла его,Звениславушка? Не разучилась ли петь?