Перед Хаджаром лежал раненным и умирающим тот, кто, очевидно, спас ему жизнь.

Чин’Аме проглатывал одну пилюлю за другой. Но если в случае с Хаджаром, они едва ли не мгновенно восстановили ему израненное энергетическое тело, то с Чин’Аме…

То, что выглядело уже надорванной нитью, перестало… выглядеть надорванной. Но все так же — нитью. Физические раны, безусловно, затянулись после ударной дозы из шести пилюлей. Но даже так, Хаджару не надо было знать, чтобы понимать, что еще какое-то время… очень длительное время дракон не сможет принимать свой истинный облик.

— В-возьми, — Чин’Аме протянул Хаджару небольшой браслет. — Т-там есть п-по-порошок С-с-семи П-п-печал-л-лей.

Хаджар принял браслет, чувствуя, что это пространственный артефакт. И при этом в разы… десятки раз мощнее тех образцов, которыми он владел сам. А это считались лучшие образцы пространственного артефакто-строения империи.

— Что это за порошок? — спросил Хаджар, чувствуя, что так — «Семь Печалей» не назвали бы что-то полезное.

— Ун… унич… — речь явно давалась волшебнику с трудом. — тело… разум… душу… волю… Сот-т-трет мое сущ-существование.

— Зачем?

— Здесь с-скоро п-п-появятт-тся ищейки… мин-министра.

— Вы хотите, чтобы я уничтожил его тело?

— Н-н-нет, — ответил волшебник. — Мое. Он б-б-бился дост-тойно. Его — бес-бесчестно.

Хаджар молча смотрел на почти мертвого, израненного, дракона. Даже на пороге смерти, преисполненный чести, он предпочитал уничтожить самого себя, чем осквернить того, кто с честью с ним сражался.

— Еще поборемся, мудрец Чин’Аме, — покачал головой Хаджар. — еще поборемся.

С этими словам он достал из пространственного кольца один из кристаллов, оставленных ему далеким предком в рудниках Сухашима.

— Чт-то… от-т-ткуда…

— Молчите, Чин’Аме, берегите силы. Сегодня не тот день, когда вы отправитесь обратно под крылу Белому Дракону. Клянусь именем!

Хаджар аккуратно положил кристалл на грудь волшебнику. Стоило только субстанции соприкоснуться с телом раненного, как последней замычал от боли.

Но Хаджара это не остановило.

Вторым, что он достал из своего пространственного артефакта, была капля крови, которую Чин’Аме оставил ему в дар.

Он опустил её на кристалл, после чего обнажил Синий Клинок и, надрезав грудь, резким ударом забил внутрь кристалл.

Чин’Аме дернулся, закричал, после чего затих.

— Должно сработать, — вздохнул Хаджар.

После этого он как мог плотно и аккуратно закутал волшебника в целебные волшебные бинты. И, оставив его лежать на земле, поднялся и поковылял в сторону Министра Джу.

Хаджар стоял над телом павшего министра Джу. Поверженный, израненный, не дышащий, он больше не казался таким могучим и непобедимым, как еще несколько минут назад.

Именно столько, если верить нейросети, Хаджар провел в отключке. Всего шесть с половиной минут.

И этого времени хватило двум драконам, чтобы изменить не только ландшафт местности, но и то, как здесь протекали потоки Реки Мира.

Хаджар нагнулся и обнаружил на запястье министра браслет похожий на тот, который ему протягивал Чин’Аме. Те реки расплавленного металла и не только каменные, но и скалы из иных пород, были явно созданы разрушенными артефактами.

Артефактами невероятной силы.

И, кто знает, может министр не успел потратить все свое, нажитое за целые эпохи, богатство. Кому знать, что еще могло таиться в его пространственном артефакте.

Хотя, даже один лишь браслет уже и без того представлял собой невероятную ценность.

Хаджар ощущал, что внутри браслета пространство было если не в десять, то в восемь раз больше того, которыми располагали подобные изделия Дарнасских мастеров.

И, разумеется, первым порывом Хаджара, как и любого другого адепта, было снять браслет и забрать себе. Как, пожалуй, и всю пролитую драконом кровь. Все же она содержала в себе достаточное количество мистерий и энергии, чтобы стать вполне себе дорогостоящим ингредиентом, но…

Но в этом не было ни чести, ни достоинства.

Министр Джу был повержен не им, а Чин’Аме. А тот собирался расстаться с собственной жизнью, лишь бы не порочить память противника.

Да даже будь это иначе, Хаджар никогда не был мародером. Павшие, кем бы они ни были, заслуживали уйти к праотцам так, как это было положено.

В конце концов, лишь праотцы, которым ведомо прошлое, настоящие и все варианты возможного будущего, имели право истинно судить. Все остальные — лишь осуждать.

Хаджар аккуратно, бережено снял браслет с запястья Министра.

Действия, противоречащие его мыслям.

Но снял он его не для себя, а для Чин’Аме. Если тому не нужен будет этот трофей, то он всегда сможет его вернуть на землю предков Джу и, тем самым, сделать дар павшему воину.

После этого Хаджар аккуратно сложил вокруг тела министра какие-то древесные обломки, найденные им в округе. Для этого пришлось изрядно поковылять, но путь чести никогда не был простым.

Скорее наоборот — самым сложным из всех путей.

— Пусть Белый Дракон примет тебя под свое крыло, — прошептал Хаджар, поджигая простенький погребальный костер. — И Высокое Небо успокоит твою душу.

После этого, не оглядываясь, он развернулся и вернулся обратно к Чин’Аме.

С тех пор, как он погрузил внутрь кристалл, прошло уже полчаса. И за это время дыхание дракона выровнялось, его сердце забилось ровнее, а энергетическая структура обзавелась не только одной, центральной нитью (которая теперь стала больше походить на нормальный канал), но и еще и отростками от неё.

Процесс восстановления начался…

Хаджар, размотав заживляющие бинты, едва слышно выругался.

Тело Чин’Аме пришло в полную норму… за исключением правой стороны лица. Оно выглядело так же, как масло… если его в течении какого-то время держать над пламенем.

Оплавленное, оплывающее, будто кожа не держалась на кости и стремилась сползти с черепа. В пустой глазнице, затянувшиеся мышцы выглядели омерзительно и отвратно. Высушенная хурма — не иначе.

Хаджар, замотав обезображенную часть лика своего благодетеля, направил энергию в кончики своих пальцев, а затем сделал несколько быстрых и точных ударов по акупунктурным точкам.

— Высокое Небо! — воскликнул Чин’Аме и, дернувшись, почти принял сидячее положение, но тело отказало ему в этом и он вновь рухнул на лопатки.

Пару секунд он молча всматривался в ночной небо, после чего, видимо поняв, что видит лишь одним глазом и никак не может открыть второй, потянулся рукой к лицу.