Я сообразил, что он ждет ответа.

– Нет, сэр.

– И почему же?

– Оливер Картрайт, сэр.

– Оливер Картрайт, – повторил он. – Я что, просто предложил держаться от него подальше? Сказал, не подходи, если сможешь? Нет, я велел тебе зарубить на носу, что к нему нельзя приближаться. – Он швырнул мне свернутую в рулон газету.

На первой полосе была статья о смерти задержанного в результате действий полиции. Анонимный источник в полиции сообщал, что группа захвата применила запрещенный удушающий прием. Текст сопровождался фотографией суперинтенданта Чейз с мрачным лицом.

– И надо же какое совпадение, – продолжал Паррс. – Сенсационная новость сначала появилась на сайте Картрайта. По уговору с благодетельницей нашей суперинтендантшей он несколько месяцев придерживал эту информацию, а тут решил ее опубликовать, раз его достает кто-то из моих людей. Чейз, как ты догадываешься, совсем не рада. А я так просто зол. Думаешь, ты до сих пор пребываешь в этом мире, потому что такой умелый и талантливый? Хватит тешить себя иллюзиями. Сделай хоть что-нибудь полезное, займись наконец чертовыми мусорными поджогами, потому что день, когда ты окончательно выйдешь из моего доверия, станет последним днем твоей жизни, Эйдан. И он уже близко. – Паррс повернулся ко мне, но я продолжал смотреть перед собой.

Он вышел из машины, хлопнул дверцей и пошагал прочь.

Остаток дежурства прошел в оглушительной, гнетущей тишине. Ее нарушало только хлюпанье флакончика с антисептиком, которым Сатти беспрестанно обрабатывал руки. От спиртовых испарений стекла машины так запотели, что фонари и предметы за окном расплывались. Когда ранним утром я наконец высадил Сатти у дома, он повернулся ко мне.

– Ничего сказать не желаешь?

Сатти был ходячим кошмаром, но умудрялся оставаться на плаву, несмотря на несколько губительных для карьеры скандалов, постоянные конфликты со всеми и вопиющий непрофессионализм. Так что в моей ситуации он был не самым худшим советчиком.

– Паррс считает…

– А знаешь что? Мне не интересно. – Сатти выбрался из машины и так быстро пошагал прочь, будто я был заразным.

Я развернулся и с минуту стоял на светофоре.

Заказное убийство.

Мотор работал, светофор, наверное, несколько раз переключился с красного на зеленый, но я ничего не замечал. Только когда меня сердито объехал одинокий утренний водитель, я вынырнул из размышлений. Опустил стекла, включил мигалки и около часа носился по пустым улицам, пытаясь выветрить из машины вонь после Сатти, и развеять сумбур в голове. Опьянение скоростью было сродни кайфу, и я затосковал по тем дням, когда такого же состояния можно было достичь, проглотив таблетку или вдохнув белую дорожку с ладони.

Как только мне в голову приходили подобные мысли, я ускорялся, совершал немыслимые маневры и крутые повороты. Гнал машину на здания, закрывал глаза и тормозил в последний момент. Когда я возвращался домой в Северный квартал, меня трясло, а рук и ног я почти не чувствовал.

Ночь прошла, дорогами завладел утренний поток транспорта.

Я припарковался, вышел из машины и постоял немного на утреннем солнце, всем телом впитывая тепло.

На тротуаре снова валялись бычки, докуренные до фильтра. Но теперь они означали угрозу. Жизни и здоровью. Я огляделся – нет ли поблизости того, кто их оставил, потом ногой спихнул окурки на дорогу. Если Паррс говорил правду, то меня пасут. Мои враги – люди состоятельные, могут позволить себе подождать, когда я снова оступлюсь. Сразу вспомнился человек, который несколько дней назад следил за мной у «Темпла».

Дома я пошел на кухню, собираясь выпить. Початая бутылка оказалась пуста. Когда я успел ее прикончить? Я откупорил новую и налил себе пойла покрепче, но эффекта почти не ощутил. Потом принялся расхаживать по комнате. Паррс выразился предельно ясно. Следующая ошибка станет роковой. Но почему-то я чувствовал себя не загнанным в угол, а, наоборот, свободным. Паррс обрисовал, что будет дальше: я становлюсь ненужным, теряю работу и, соответственно, защиту.

Закономерная последовательность событий.

И ответ на все вопросы.

Я отдался этому ощущению, как теплу утреннего солнца. Мне вдруг стало понятно, каково мое положение и как действовать дальше. Я вспомнил высокомерие Оливера Картрайта. Я не знал всех обстоятельств его отношений с Софи, но не сомневался, что он сыграет на ее внешности, юности и принадлежности к женскому полу. А в случае со мной – на моем прошлом и работе. Моя полная противоположность, он шел по жизни легко, не попадая в замкнутый круг причинно-следственных связей, в то время как все остальные не могли из него выбраться.

Я взял ключи от машины и вышел из дома.

В юности я регулярно нюхал метамфетамин. Бывало, что нещадно перебирал. Так, что кровь шла носом или забывалось собственное имя. Я видел и слышал то, что не могло происходить в реальной жизни, и вел долгие оживленные беседы с умершими. Порой эта измененная реальность проникает в мою теперешнюю, трезвую жизнь, отчего события и люди то приобретают гротескный вид, то становятся лучше, чем они есть на самом деле. Иногда окружающая обстановка меняется почти до неузнаваемости, ее заполняют живые призраки, фантомы, сирены.

Все это время я не срывался, договорившись с собой, что в завязке я не навсегда. Что в следующий раз сделаю все по-другому. Разумно. Возьму тайм-аут, закрою жалюзи и отдамся ощущениям. Полностью приду в себя и через полгода повторю. Я лелеял эту фантазию, поскольку только благодаря ей мне удавалось оставаться «чистым».

Весь год я понемногу снимал деньги со счета и накопил приличную сумму. В случае чего никто не сможет установить, на какие средства куплены наркотики. Перед тем как выйти из квартиры, я зашел в ванную, посмотрел в зеркало. Мое отражение искривлялось и плыло, пока я откручивал болты и снимал зеркало со стены. За ним лежал сплющенный черный пакет с наличными и набором отмычек. Наркомания, кражи с взломом, ложь. Вот и все мое наследство. Прошло чуть больше часа, пакет прожигал дыру в кармане.

Было раннее утро, но в городе уже вовсю кипела жизнь. Жара становилась невыносимой. Погода словно вымещала на нас злость. Мой путь лежал на Корлтон-стрит. У автовокзала царила деловая суета. Меня охватило чувство, что в моей жизни неизменно повторяется одна и та же ситуация.

Я всегда сбегал сюда.

Обычно с карманом, полным накопленных или ворованных денег, которых никогда не хватало. Я убегал из детдомов. Куда пойти, вопроса не возникало. Только сюда. Иногда я доезжал до соседнего города, иногда успевал вернуться, пока меня не хватились. Мне вспомнились многочасовые отключки, ночевки на улице в ожидании, когда вокзал откроется. Первые заигрывания с девушками, с выпивкой, с наркотиками. Однажды я убежал сюда со своей первой любовью и пришел в себя только утром. Девчонка смылась с деньгами, оставив на моей ладони прощальное послание, написанное красной шариковой ручкой.