«Сейчас наступил такой момент, — сказала Алисса, — когда медовая гипотеза набирает популярность». Она пояснила, что совсем недавно было невозможно доказать факт потребления меда в древние времена. В случае с медом не остается каких-либо следов, в отличие от других пищевых пристрастий наших предков, в частности мяса, потребление которого подтверждается характерными орудиями, обугленными очагами или заметными следами от разделки на костях. Это может служить очередным примером погрешности сохранения, из-за чего некоторые факты переоцениваются, потому что остаются явные следы их присутствия. Еще недавно меду не уделяли внимания, так как попросту не могли его обнаружить. Но сегодня с помощью новых химических технологий удается точно определить давние следы даже малейших остатков. По результатам проведенных исследований уже доказали присутствие пчелиного воска на тысячах глиняных черепков. Тесная связь наших предков с медом на заре неолита[119] также подтверждается обнаружением первых в мире аналогов зубных пломб. Что касается более древнего периода, которым Алисса как раз и интересуется, она возлагает большие надежды на зубной налет, который антропологи привыкли рассматривать лишь как физический недостаток.

«Обычно мы всегда очищаем зубы у найденных экземпляров, — сказала она, показывая руками, как они это делают, — но сейчас мы так больше не поступаем». Конечно, очищенная окаменелость, выставленная в музее, выглядит хорошо, но в этом случае можно лишиться ценных данных в виде остатков, скопившихся в ложбинках и трещинках. Ископаемый зубной налет содержит невероятное количество сведений о меню древних людей и даже может указывать на особенности их социального поведения. То, что недавно в зубном налете неандертальцев обнаружили скопления типичных человеческих бактерий ротовой полости, наводит на мысль о схожести рациона представителей обоих видов (если только однажды их губы не слились в смачном доисторическом поцелуе[120], что, согласитесь, весьма сомнительно). Алисса уверена, что, анализируя налет, датируемый соответствующими периодами времени, удастся выявить следы меда и доказать его присутствие в ключевые моменты нашей эволюционной истории.

Как и охота на животных, поиски меда приносили нашим предкам высокопитательную награду, которую нужно было еще потрудиться добыть. Это могло подтолкнуть к развитию социальных форм поведения[121] — сотрудничества и дележа пищи, а также к овладению орудиями и огнем. Ручные топоры, отщепы и другие каменные орудия, благодаря которым охота и разделывание добычи стали более эффективными, также могли обеспечить доступ к крупным пчелиным гнездам, упрятанным на деревьях. Огонь способствовал распространению практики приготовления пищи и, соответственно, расширению рациона и повышению его питательности, а при помощи дыма можно было усмирять пчел. Если наши предки в действительности искали мед столь же регулярно, как это делают хадза[122] в наши дни, то каждое из вышеперечисленных новшеств должно было сопровождаться мощным повышением калорийности рациона за счет потребления сладкой пищи. И, как Алисса несколько раз напоминала в течение нашей беседы, в пчелиных гнездах также много личинок и пыльцы, дающих белок и важные микроэлементы наряду с дополнительными калориями. В целом получается, что подобное дополнение к диете побудило наших предков следовать за пчелами (и медоуказчиками) и оказало влияние на эволюцию человека, содействуя росту мозга наших предков, а также, выражаясь языком антропологии, позволило «превзойти в пищевом отношении другие виды»[123].

Люди будут бесконечно спорить о факторах, позволивших Homo sapiens развить крупный мозг и занять господствующее положение, но Алиссе с ее коллегами удалось привлечь внимание к роли меда в этом процессе. С этой гипотезой вскоре начали считаться, поскольку она скорее дополняла существующую парадигму, нежели противоречила ей. Никто, конечно, не считает, что само по себе потребление меда сделало нас людьми, но мало кто из ученых в настоящий момент сомневаются в том, что это была полезная и чрезвычайно питательная часть нашего древнего рациона. Правда, лично мне данная идея сразу понравилась из-за того, что она касалась связи людей с пчелами, а также я восхищался тем, как Алисса и ее коллеги построили свою гипотезу: от интригующих результатов наблюдений и осторожных предположений до масштабных выводов. Весь ход этих исследований можно проследить по списку публикаций на сайте Алиссы, из которого видно, как с годами росло число ее соавторов и интересующих их тем: от меда и пищеварения до следов изнашивания каменных орудий и зубной эмали. (Одним из наиболее странных развлечений среди ученых является пристальное изучение списков чужих научных трудов.) В конце нашей беседы Алисса, подводя итог своей работе, снова задалась все тем же основополагающим вопросом: «Как же у нас получилось обрести именно такие тела и жить так, как мы живем?» Затем она отправилась забирать свою дочурку из детского сада, и я вдруг вспомнил еще об одном направлении ее исследований: серии статей о пищевых привычках у детей хадза.

Не следует удивляться тому, что юные охотники и собиратели тоже большие сладкоежки. Дети заметно лучше переносят сахар, нежели взрослые, особенно в периоды активного роста костей, когда детский организм требует срочного притока энергии от легко усваиваемой пищи. Юные хадза начинают свою трудовую деятельность со сбора инжира, ягод, клубней и плодов баобаба недалеко от стоянки, но вскоре обнаруживают, что некоторые виды безжальных пчел сооружают свои гнезда прямо под боком: в нижних полых ветках или даже под землей. Когда мальчики становятся достаточно большими для того, чтобы владеть топором, традиционно мужским орудием, они уже могут иметь дело с гнездящимися на деревьях пчелами и, наконец, начинают следовать за медоуказчиками к наиболее крупным и богатым медом гнездам. Бóльшая часть этого сладкого сокровища съедается сразу же на месте, что, по всей видимости, обеспечивает резкий скачок роста, обычный у юношей. Такое сочетание — жажда сладкого и растущий организм — позволяет объяснить, почему дети во всем мире продолжают разыскивать гнезда диких пчел, хотя данная практика уже давно исчезла из их культур как таковая.