Кузнец бросил на короб рукавицы, которые держал в руках, почесал затылок и посмотрел на Матвея.

— Ну что-ж, что доносчик, —возразил он затем торопливо. —Доносчик, значит надо его удалить, надо убить, надо не допускать к своей среде, а если от доносчика все отшатнулись: и те, которым он предался, и те, которых он предал, то уж это грешно будет допустить, чтобы он еще что-нибудь от голода сделал. Христос, который мытарей и грешников не осуждал, —простил бы, и пожалел бы такого. Он теперь больше доносчиком не будет. Он послал мать к жандармам просить пособия, а те прогнали ее. Несчастный калека ожесточится теперь и возненавидит то, что он сделал. Можно спасти его душу добрым делом.

Матвей подумал.

В самом деле, теперь Развозов клянет сам себя за свое угодничество администрации. Хотел отличиться перед ней, а ему — вместо того, чтобы наградить его — предоставили теперь дохнуть с голоду. Подлецы же, все-таки, хорошие, — господа жандармские ушкуйники.

Но Матвей вспомнил о Сигизмунде.

— Может быть, это верно, товарищ Зинченко, но у нас, ведь, не менее нуждающиеся товарищи есть. Вы заметили, что Сигизмунд с Карпенкиного молота до сих пор без пальто ходит?

— А ему негде пальто взять? У его матери квартировал арестованный Соколов?

Матвей движением головы подтвердил, что это так.

— Ну, Сигизмунду мы тоже что-нибудь устроим. Ты приди-ка, Мотя, с ним в воскресенье ко мне на квартиру. Мы сходим в магазин и подберем ему что-нибудь. Хорошо?

— А вы, что: за собственный заработок хотите его обмундировать!

-— Нет, нет, Мотя. Это мы несколько кузнецов сообща сложимся, да что-нибудь Сигизмундику устроим. Василий Терентьевич Соколов немного поможет, да Дворянчиков даст, да на Склярова нажмем, — так общими силами и выручим будущего товарища. Это дело божье.

— Опять божье! —возразил обрадовавшийся все же за Сигизмунда Матвей, смеясь. — Если мы с богом будем возиться, то про Соколова забудем.

— Ты не прав, Мотя. Ты думаешь, кто верит в бога, тот не пойдет против властей? Но это не верно. Посмотри, это в евангелии: «Воздайте кесарево кесарю, а божье богу». А что значит воздать кесарю? Не нужно кесаря, можно обойтись очень хорошо без кесаря. А бога никуда не денешь. Он —внутри нас. Бог не то, что существо какое или сила. Бог — это мысль. Это — слово. Все социалисты божье дело делают. Я заметил, какой ты интерес в кузне имеешь: и ты божье дело делаешь. Хоть ты как угодно назови меня за это.

Матвей улыбнулся торопливым рассуждениям кузнеца, он оставался при своем мнении.

— Ну, Петр Степанович, тогда мы станем все самыми святыми людьми. Ведь мы только и мечтаем, как бы это наделать таких божьих делов, чтобы все на земле вверх тормашками полетело.

— А ты думаешь — вы этого не сделаете? Про это и в библии предсказано так ясно, что только слепые не видят. А кто понимает библию, тот знает все и про социалистов. Ты приходи в воскресенье, я тебе прочту и докажу, что там много тысяч лет назад написали про это.

— Приду, —сказал Матвей, видя, что кузнеца с его конька не собьешь. —А билетик вы все-таки возьмете?

— Дай, дай, Мотя. Только ты ко всем не обращайся, а то донесет какой-нибудь угодник на тебя. Донесет, и будет плохо и тебе, и Соколову.

— Нет, я осторожно. К Бунге и к Шаталкину не пойду.

— То-то же.

Бунге — немец, полуслесарь, полумеханик, был в близких отношениях с мастером Стразовым. Осматривая в качестве механика на ходу воздухогонную машину, он получил однажды ушиб ребра. С той поры, хотя он и был тридцатилетним мужчиной, его, как слабосильного, поставили на паровой молот. Здесь он был, вместе с тем, и негласным доверенным мастера по надзору за кузнецами, осведомляя его о том, кто и как работает.

Шаталкин — один из сварочников артели Дворянчикова, был в другом роде неприятным субъектом. Он любил заговаривать с мастером и попутно намекать, что, мол, такой-то рабочий не годится, такой-то злословит на мастера, такой-то испортил материал!..

Обоих кузнецы презирали и немного боялись, хотя скрывали свои чувства под маской обычных панибратских грубых артельных отношений.

Знал и Матвей о роли каждого наушника в кузне, и поэтому всячески остерегался, предостерегая также против этих „типов“ Качемова и Сигизмунда. Только благодаря этой осведомленности мастеровых те, кому это нужно было, не знали еще, что в кузне начала заводиться крамола.

Вручив Зинченко лотерейный билетик из грошевой чековой книжки, Матвей пошел к следующему горну.

* *

*

В получку Матвей и Качемов — с одной стороны, Зинченко — с другой, —пожинали плоды своей предварительной агитации. В этот день, как и обычно в дни получек в мастерских, работы прекратились в двенадцать часов дня. Прямо в мастерские стали приходить родственники рабочих, что в качестве давно установившегося обычая не возбранялось администрацией. Пришло двое детей Склярова, девочка и гимназистик, с которыми отец собирался, получив заработок, итти за покупками. Пришла жена У чужанина с грудным ребенком, мать Солдатенкова, которой нужны были скорее деньги, брат и товарищ Карпенко, сестры Простосердова, жена Зинченко. Пришедшие располагались на коробах возле горен, на площадках возле паровых молотов, стояли у наковален, или, кто был в первый раз, проходили по кузне. Машины не работали, обычный кузнечный грохот не сотрясал воздуха.

И от того, что теперь иногда в кузне где-нибудь раздавался звонкий детский голос, а сама она в разных местах пестрела цветными женскими и девичьими юбками, кофточками и платками, она приобрела совершенно новый празднично-веселый вид.

Матвей с Сигизмундом и братьями Хмеленко остались работать сверхурочные, чтобы привести в порядок пару молотов. Внизу цилиндра, где по его шейке ходит, развивая сильное трение, поршень парового молота, перегорел менявшийся раза два в месяц сальник. —сплетенный из пеньки, как большая женская коса, и пропитанный салом веревочный конец, —его и предстояло теперь мастеровым забить в гнезда поршней. Эта работа не мешала Матвею несколько раз наведываться к конторе сзади кузни, где производилась выдача заработка рабочим.

Матвей собирал двугривенные за лотерейные билетики. Тем же занимался и Качемов, будто ожидавший очереди получки. Но оба они делали при этом вид, что ничего общего друг с другом не имеют.

Совершенно открыто собирал по подписному листу деньги Зинченко для Развозова.

— А, ну, Трынкин: нуждающемуся товарищу, —останавливал он одного из молотобойцев Склярова.

— Какому?

— Бедный, изувеченный товарищ. Не