ты нашел концы в деле цементного завода и был готов передать эти данные в министерство юстиции. Но ты не знал, что там, в Восточной Европе, была пустышка, за которой стоял тот самый фонд, в клуб которого ты записался от своего человеческого отчаяния. И что на этом перроне тебя уже ждут.

Вопрос только: кто тебя ждал? Шулер или Курт? А может, и сам Гай Фокс? Нет, он сидел в уютном кресле и ждал отчета священника. Отца Бонифация. Смотрящего.

Пе́трович тряхнул головой – опять спешишь. Подожди до пятницы. Будут данные о покупателях приборов, будет информация и от министерства юстиции Ее Величества.

Они с Любляной шли по пляжной гальке. На озере то тут, то там виднелись рыбацкие лодки. Какую-то из них взял в свой последний прокат Фридрих Хиршбюль. А где-то здесь, на пляже, Гай Фокс аккуратно раскладывал пальто и засовывал в его карман предсмертную записку Ганса Бауэра. Пе́трович невольно оглянулся: а не подкарауливает он его за теми прибрежными скалами, чтобы столкнуть в воду?

Они вернулись в город и пошли к «Гранд-отелю»: наступало время обеда. Пе́трович оглядел массивные позолоченные своды: а вы, наверное, слышали – «папенькин сынок, ты даже не можешь остаться со мной на всю ночь, так что езжай к своему папочке».

На обратной дороге его потянуло в сон. Любляна заботливо (сиеста – это святое) скатала свой шарф и подложила ему под голову. Ему опять приснился кошмар: Оле-Лукойе протягивает ему билет. «Зачем? Я только что вернулся из Рейнензиштадта». – «А это не на поезд, а в театр. У нас сегодня Шекспир. Гамлета играет юный член клуба, а Клавдия, убийцу, – наш массовик-затейник».

Рыбный день

Четверг начался очень нервно. Вначале обнаружилось, что служанка забыла поставить на стол чистую пепельницу. Затем его побеспокоил секретарь глупым вопросом, не делал ли он без его ведома запрос в транспортную компанию. Как я могу без вашего одобрения, и про себя: дурак, конечно, я его сделал, но не для тебя.

Все расчеты, несмотря на вчерашний отдых, получались какими-то кривыми, точнее – вообще не получались. Он отодвинул калькулятор в сторону. Сегодня как-нибудь досижу, завтра – пятница, а там – выходные. Он вышел в коридор и посмотрел на фотографии. Старик, если бы ты записался в этот клуб, то у тебя бы пропала всякая охота стреляться. Врата ада – это не языки пламени. Это бесконечные потоки дерьма, в которых мы захлебываемся.

На обед ему принесли форель. Пе́трович ее не выносил с детства. Разглядывая склизкие бока рыбы, он брезгливо подумал: «Тебя, наверное, выловили в Рейнензиштадте?» А закуривая трубку (и она сегодня – горькая), он вспомнил анекдот про иностранного туриста, который заходит в четверг в публичный дом, поднимается в комнату, а там, на кровати, – русалка. Он спускается вниз, а ему говорят: сегодня – рыбный день.

Надо уйти пораньше, сослаться на торжественный ужин, сказать Оле-Лукойе, мол, просили прийти заранее на заседание оргкомитета ассоциации. Все равно не работается. А перед торжественным ужином зайти в бар и выпить пива.

Конечно, получив приглашение по телефону, он обрадовался: все-таки еще кому-то нужен. Но, с другой стороны, идти и отвечать на вопросы коллег – как у тебя дела, что сейчас в работе – совершенно не хотелось. Не буду же я им рассказывать про заоблачный гонорар «Клуба самоубийц».

Перезвон трамвая сегодня напоминал скребление ножа по тарелке. Уже войдя в бюро и увидев со спины секретаршу, поливающую на подоконнике цветы, он подумал: «У тебя все-таки обвислый зад».

Любляна, услышав, как он вошел, повернулась и с лейкой в руке постучала навстречу ему каблучками. Другая ее рука была испачкана землей, поэтому она раскинула руки и, встав на цыпочки, ткнула его губами в самый нос:

– Как твои самоубийцы? Еще не все повесились?

День – рыбный, юмор – черный. Пе́тровичу вдруг захотелось послать ассоциацию подальше, к ежикам, усесться в кабинете, растопить вечно пустой камин, включить радио, радиостанцию «Джаз ФМ», усадить Любляну (перестань хандрить, какой он обвислый) ее упругим задом на свои колени, налить виски и посидеть в обнимку, покачаться под мягкий гитарный джаз. Он чуть было не поддался этому искушению, как девушка сказала:

– Сегодня в почте я нашла вот это. – Она вернулась к столу, поставила на него лейку и протянула аудитору конверт, на котором неровным почерком было выведено: «Доктору Пе́тровичу лично».

Он распечатал конверт: «Если Вас интересуют подробности последних дней Фридриха Хиршбюля, то я могу предоставить интересующую Вас информацию. Жду Вас сегодня в 18.00 в кафе «Трумпф», второй столик налево от входа».

Это у Пуаро – серые клеточки, а у меня – доисторические каменные наконечники стрел, заточенные современными преферансными раскладами. Департамент внешней торговли, театральная школа и «таможня». Значит, младший брат Кристины не просто заметил меня в департаменте (редкий посетитель сейчас пользуется подземным коридором), а даже выяснил, кто я и зачем приходил. Это – не секретарша Херманна, это пропуск – на проходной. Простое любопытство: кто это сейчас прошел? А там все написано: кто и к кому. «Так это тот самый аудитор, в подъезд которого входила Кристина». Потом зайти в архив, что сегодня заказывал Херманн, и становится ясно, что аудитор интересуется и покойным Фридрихом Хиршбюлем. И предложить встречу в своей излюбленной «таможне».

Да, вот именно по этому поводу Шнайдер тогда и сказал, что маленькие случайные совпадения оборачиваются крупными неприятностями. Так что ничего хорошего от этой встречи ждать не стоит. Но пойти надо. По крайней мере, выпью, как и хотел, пива перед ужином.

Он доехал до вокзала на трамвае. Попью пива, поговорю с братом – и в метро: торжественный ужин был организован в Башне, самом высоком здании современного делового центра города, расположенного на другом берегу. Он направился в сторону игорного заведения, как тут его внимание привлекла знакомая женская сутулая походка. Хотя женщина было в пальто и большой вязаной шапке, по семенящей походке он узнал ее. Это была Марта, служанка из клуба. Конечно, она приехала в церковь. Увидеться с Гаем Фоксом. Вот удача! Пе́трович двинулся за ней следом. А вот и церковь. Но служанка не зашла в нее, а направилась прямо к вокзалу и скрылась в нем за массивными дверьми центрального входа. Пе́трович ускорил шаг. Он вошел в вокзал и огляделся. Вокруг было не так много народа, но служанки нигде не было видно. Сорвалось? Нет, давай подождем. Он подошел к стойке кафе, заказал пиво и, потягивая его из пластмассового