— Многие как раз из центра приехали, — пояснил он, — И я не говорю, что не заражаются совсем, но на первом отстойнике около порта заболеваемость намного выше.

— Надо будет Окунева насчет ветрянки просветить, пусть ребят по этому признаку распределяет. Надо же, детская болезнь, а какую дрянь из нее слепить можно! Значит, говоришь, на севере эту "смерть" выпустили… — я подошел к уже порядком потасканной карте города.

— Мне от тебя нужна подпись на приказ о начале эвакуации людей из северной части. Я к тебе с ним и шел, когда Гольдштейн перехватил.

— Где будем размещать? — спросил, ставя автограф.

— Разберемся, поспи хоть час, на тебя смотреть больно. Третьи же сутки на ногах!

— На том свете отдохнем. Мне еще этого Хун Хунли приглашать, не матросов же в посольство отправлять!

В посольстве Китая нас никто не ждал, и это настораживало — когда сказал, куда направляюсь, мне все уши успели прожужжать протоколом и этикетом. Миновали закрытые, но никем не охраняемые ворота, зашли внутрь особняка. В нос пахнуло жуткой смесью винных паров, благовоний и чего-то явно наркотического, а в глубине здания раздавалось подобие музыки, живо напомнившее достопамятный концерт сестричек. У них тут что — пир во время чумы?

Оказалось — да. Пройдя на звук, мы нашли просторный зал, дальняя часть которого терялась за стеной плотного дыма. В центре на коврах возлежало четверо почти в хлам пьяных и одурманенных мужчин, которые тянули пары из раскочегаренных кальянов, а перед ними мельтешило несколько скудно одетых девушек, услаждавших затуманенные взоры танцами и музицированием. Девушки тоже явно были под кайфом. Услышав недвусмысленные стоны, обнаружил еще одно ложе, где полуголая парочка вяло занималась… понятно чем.

— Кто из вас Хун Хунли?

Один из лежащих сделал слабый взмах вглубь особняка. За неимением другого ответа пошел туда, куда послали.

Ученый был более оригинален: развалившись на самом ярком диване, что я видел в жизни, он вдыхал благовония из разожженной курильницы и слушал стихи великого Ли Бо, декламируемые юной девой без единой ниточки одежды:

— О, Си Хэ, Си Хэ, возница солнца,

Расскажи нам, отчего ты тонешь

В беспредельных и бездонных водах.

И какой таинственною силой

Обладал Лу Ян? Движенье солнца

Он остановил копьем воздетым.

Много их, идущих против Неба,

Власть его присвоивших бесчинно.

Накинул на чтицу валявшееся на полу покрывало и закончил вместо нее:

— Я хочу смешать с землею небо,

Слить всю необъятную природу

С первозданным хаосом навеки.*

Помимо постоянной разговорной практики с Ли и Ваном, я нанял себе еще и учителя, который был ярым фанатом Ли Бо. Он считал, что только через стихи можно понять язык, и заставлял меня заучивать их наизусть. Знал бы он, в каких обстоятельствах мне это пригодится!

— Хаос уже настал. Пора прибавить порядка. Вы могли бы помочь. — Никак не ожидал, что придется обходиться без переводчика, а в своем произношении сомневался, поэтому старался говорить короткими предложениями.

— Увы, мой друг, умирают в мире люди всегда — бессмертных нет среди нас.** Я уже болен, и скоро уйду к моей драгоценной Джиао!

— Н-да! — конструктивного диалога у нас что-то не получалось, поэтому бесцеремонно приступил к осмотру. А проведя его — выругался. Не было у него Fugiens Mortem, а была начальная стадия пневмонии, которая лечилась если не на раз-два, то где-то близко. Для меня, по крайней мере.

Откуда-то сбоку выползли два укуренных охранника и попытались мне помешать. Указал на них своим сопровождающим и больше уже ни на что не отвлекался — раз этот китаец был первым в списке Гольдштейна, значит, он действительно был ценным специалистом-вирусологом.

Придя в себя, Хун Хунли оказался вполне нормальным человеком. Правда, только после того, как мне на моем корявом китайском удалось его убедить, что я не его предсмертный бред, а сам он в ближайшее время не умрет.

— У вас всегда так весело? — Спросил я его, проходя обратно через общий зал.

— Страх делает нас слабыми. — Отозвался ученый.

Отконвоировав и представив китайца Гольдштейну, озадачился — как они будут общаться? К счастью, Хунли неплохо знал французский — и нафига я язык ломал, объясняясь с ним? Так что языковой барьер не стал помехой, и вскоре они уже резво грассировали о своем, забыв обо мне. Лишь бы с пользой!

Пушка отстрелялась ровно в полдень, напоминая о несгибаемости Питера. И вместе со звуком выстрела ко мне в кабинет ворвался Олег с одним из порученцев.

— Ваше превосходительство, на юге собралась толпа, движется к центру!

— Много?

— Навскидку несколько десятков тысяч, — вместо испуганного рядового ответил Земеля.

— Собирай оставшихся гвардейцев и сам облачайся, — приказал я ему, — к арсеналу их подпускать нельзя!

— В своих стрелять?..

Я сосчитал до десяти, добавляя энергии в свой "шарм". Мой штаб не знал, что их спокойствие и работоспособность во многом зиждилась на моей искусственно раздутой ауре. Иначе было нельзя — когда я начинал, на многих лицах читалось уныние и отчаянье. "Шарм" стал моей палочкой-выручалочкой и проклятием. Ведь теперь я не имел права даже на минуту бессилия, одним своим присутствием внушая уверенность и надежду окружающим. Павел Потемкин, мой отец, он определенно был не лучшим человеком, но за его невольные уроки я сейчас испытывал к нему самую глубочайшую благодарность.

— Понадобится — будешь!

Пилот, повинуясь моей воле, сухо кивнул. Он был счастливчиком и не знал ту историю, что проходил в школе я-Георгий. Даже просто отчаявшаяся толпа была опасной, а уж вооруженная! Меньше всего я хотел бы пережить то, о чем читал лишь на страницах книг. Тем более что в наших обстоятельствах бунт был обречен на провал — идущий рука об руку с эпидемией он будет рано или поздно подавлен.

— Какие лозунги у толпы? — обратился я к дрожавшему как осиновый лист посыльному.

— Не знаю, ваше превосходительство.

— Олег, узнай, я в гарнизон!

История, даже несбывшаяся, любит повторения, пусть и гротескные. Батальон кронштадтских моряков с частью гарнизона собрался на брусчатке Московского проспекта. А я с установленного на постамент катера (где ты, мой броневичок?) толкал им речь:

— Наш город как корабль терпит бедствие! Кричит СОС на всех волнах! И все мы прикладываем усилия, чтобы он не потонул! Работаем из последних сил! А кто-то этим пользуется и разжигает вражду! Я не допущу анархии во вверенном мне городе! И для этого мне нужны вы! Отважные и честные моряки и военные, верные присяге! Так встаньте же со мной на его защиту!