class="p1">– Да ничего не значит, – ответил отец. – Никто не может владеть землей. Мы все просто пользуемся ею.

Он подсадил меня через забор, а потом перепрыгнул сам, и мы уселись бок о бок на краю водоема. В тех местах, где моя удочка блестела, отцовская успела заржаветь. А у моей к леске был привязан красно-белый поплавок, похожий на крошечный буй. Я опустился на колени, потом сел, а затем снова поднялся на колени.

– Первое правило успешной рыбалки, – сказал отец, – не мельтеши.

Он показал, как вытащить крючок из проушины, где тот был надежно закреплен, а затем полез в пластиковый пакет за червяком.

– Спасибо, – пробормотал отец себе под нос.

– За что?

Он посмотрел на меня.

– Мои друзья-индейцы считают, что, если одно животное отдает свою жизнь, чтобы накормить другое животное, его жертву нужно уважать, – объяснил отец и насадил червя на крючок.

Тот продолжал извиваться. Я боялся, что меня сейчас вырвет.

Отец опустился позади меня на колени и протянул с двух сторон руки.

– Нажми вот на эту кнопку, – сказал он, прижимая мой большой палец к катушке «Зебко». – И держи. Закидывай справа налево.

Прижавшись ко мне всем телом, он размахнулся моей рукой и в последнюю секунду отпустил кнопку, так что леска выгнулась над водой серебряной дугой.

– Хочешь сам попробовать?

Я вполне мог повторить. Но мне так хотелось снова почувствовать, как между моими лопатками барабаном стучит сердце отца.

– Покажи еще раз, – попросил я.

Он повторил дважды. А потом взял в руки свою удочку.

– И главное, когда поплавок начнет подпрыгивать на воде, не тяни. Запомни, есть поклевка, а есть заглатывание наживки. Когда поплавок уйдет под воду и останется там, вот тогда тяни и начинай сматывать леску.

Я наблюдал, как он благодарит второго червяка и нанизывает его на крючок. Я так крепко сжимал удочку, что костяшки пальцев побелели. С востока дул ветер, и поплавок слегка подпрыгивал на воде. Я волновался, что упущу рыбу, потому что приму поклевку за игру ветра. Но я также боялся, что начну сматывать леску слишком рано и мой червяк отдаст жизнь напрасно.

– А сколько надо ждать? – спросил я.

– Второе правило рыбалки: надо быть терпеливым.

И вдруг моя леска дернулась, будто я спал и проснулся посреди игры в перетягивание каната. Я чуть не выронил удилище.

– Рыбарыбарыба! – закричал я, вскакивая на ноги, и отец ухмыльнулся.

– Ну так давай вытянем ее, дружище, – сказал он. – Медленно и осторожно.

Но не успел он мне помочь, как на его удочку тоже клюнуло. Отец поднялся. Его рыба рвалась к середине водоема, отчего удилище согнулось, подобно палочке лозоходца. Тем временем моя добыча с плеском пробила поверхность воды. Я смотал леску так сильно, как только смог; рыбина билась и извивалась в нескольких дюймах от моей груди.

– Что теперь делать? – закричал я.

– Держись, – велел отец. – Я помогу, как только вытащу свою.

Мне попался окунь с тигровыми полосками и крошечными зазубринами вдоль плавников. Его выпученные стеклянные глаза напомнили о фарфоровой кукле, которая когда-то принадлежала бабушке матери и которая, по ее словам, была такой старинной и ценной, что ей полагалось стоять на полке. Я дважды попытался схватить окуня, но тот ускользал и вырывался из рук.

Тем не менее отец велел держаться, и, хотя я боялся, что оцарапаюсь о шипы на плавниках, а рыбина пахла резиновыми сапогами и шлепала меня по лицу хвостом, я держался.

И вдруг мой кулак сомкнулся вокруг рыбины. Она была не больше шести дюймов в длину, но казалась огромной. Пальцы не могли полностью обхватить окуня, и он продолжал бороться, пытался выплюнуть крючок, хотя тот прорвал горло и торчал из серебристой чешуи. Меня затошнило. Я сжал окуня чуть сильнее, чтобы он точно не ускользнул.

Видимо, я сжал его слишком сильно.

Глаза окуня выпучились, а из-под хвоста брызнули внутренности. В ужасе я выронил удочку и уставился на свою руку, покрытую рыбьими потрохами, и на мертвого окуня, все еще висящего на крючке.

Я ничего не мог с собой поделать и разрыдался.

Я оплакивал рыбу и червя, так бездарно погибших. Я плакал, потому что не справился. Я плакал, потому что думал, что отец больше не захочет ходить со мной на рыбалку.

Отец посмотрел на меня и останки окуня.

– Как ты умудрился? – спросил он, и в этот единственный миг, когда он отвлекся, его собственная леска оборвалась.

Огромная рыба, которую он подтягивал, скрылась в воде.

– Я убил его, – всхлипнул я.

– Ну, ты же все равно собирался его убить, – резонно ответил отец.

Легче мне не стало. Я заплакал сильнее, а отец в смятении огляделся вокруг.

Не он обнимал меня, когда я болел, и не он успокаивал, если мне приснился кошмар, – этим занималась мама. Отец наедине с перепуганным ребенком чувствовал себя настолько же не в своей тарелке, как я – с удочкой.

– Не плачь, – сказал он.

Но я уже перешел грань паники, как иногда случается с маленькими детьми. Кожа горела, а дыхание стало прерывистым стаккато истерики. Из носа текло, напоминая о слизистой чешуе между пальцами, отчего я зарыдал еще сильнее.

Я ждал, что отец обнимет меня. Скажет, что это чепуха и мы обязательно попробуем еще раз.

Вместо этого он выпалил:

– Ты слышал анекдот про крышу? Нет? Ну, в любом случае, наверное, ты еще маловат.

Я не знаю, почему он решил рассказать мне анекдот. Плохой анекдот. Но это было так неуместно, так отличалось от всего, в чем я в тот миг нуждался, что я поневоле утих. Икнул и уставился на него сквозь мокрые ресницы.

– Врач говорит пациенту, что ему осталось жить полгода, – отчаянно выпалил отец. – Но тот не оплатил счет, и врач дал ему еще полгода.

Я вытер нос рукавом, а он снял рубашку, осторожно протер мне лицо и усадил к себе на колени.

– Заходит мужик с сыном в бар, – продолжал отец. – Бармен спрашивает: «Сколько ему?», а мужик говорит: «Рюмки хватит».

Я был слишком мал, чтобы понять хоть что-то. И не могу сказать, что у отца вдруг проснулся доселе скрываемый талант к комедии. Но он обнимал меня, и даже без всякого урока рыбной ловли.

– Я нечаянно, – произнес я, и к глазам снова подступили слезы.

Отец потянулся за ножом, который всегда носил в кармане, перерезал леску и выбросил останки рыбы в воду, чтобы убрать ее с моих глаз.

– А знаешь, почему людоеды не едят бабушек? Потому что они во рту вяжут. – Он вытер руки о джинсы. – Правило рыбалки номер три: что случилось