Фосфоросодержащий бурый железняк, богатый железом (52–54%), из Тульской губернии хорошо годится для производства литых изделий из жидкого чугуна, получаемого в домнах, которые топили древесным углем.

К сожалению, Черепетский завод имел весьма неудобное географическое положение: из‐за отсутствия железной дороги весь необходимый годовой объем руды нужно было доставлять на санях (зимой) c залежей, находившихся в среднем в 120 километрах от завода; летней доставки по причине ее дороговизны не было вообще. Древесный уголь, получаемый на обычных кострах, тоже мог быть привезен из окрестных лесов лишь зимой. Проблемы были и с вывозом готовой продукции, ведь ближайшая железнодорожная станция, Калуга, находилась в 30 километрах от завода. Несколько лучше дело обстояло с речным транспортом: от завода до судоходной Оки, притока Волги, впадающего в нее у Нижнего Новгорода, было всего три километра. По этой причине мы старались сделать главным местом сбыта нашей продукции Нижегородскую ярмарку.

Таким образом, требовался непропорционально большой оборотный капитал, чтобы обеспечить производство чугунной посуды, важного предмета потребления русского крестьянина. Эта посуда, которая продавалась на Нижегородской ярмарке в период от шести до двенадцати месяцев, требовала затрат на добычу руды (поскольку разработку месторождения руды нам приходилось финансировать самим) приблизительно на двенадцать месяцев, расходов на транспортировку руды приблизительно на девять месяцев, на рубку леса (обычно частное предприятие) приблизительно на двенадцать месяцев, на углежжение (обычно частное предприятие) приблизительно на девять месяцев. Таким образом, оборотный капитал мог обернуться лишь один раз в году и приносил весьма скромные проценты. Все это, а также то, что Черепетский завод был всего лишь арендован и поэтому ни о каких существенных улучшениях примитивного технического оборудования речь не могла идти, побудило меня через несколько лет приобрести завод, расположенный под Алексином на Оке, неподалеку от устья реки Мышеги, впадающей в Оку.

Помимо своего неудачного расположения, Черепетский завод (как, впрочем, и все остальные чугунолитейные предприятия этого района) отличался допотопностью технического оснащения. Окруженная мощной каменной стеной маленькая домна времен Петра Великого с примитивнейшим дутьем, обеспечиваемым таким же примитивным мельничным колесом, давала чугун. Предварительного прогрева задуваемого в печь воздуха не было вовсе; доменные газы практически не использовались. То есть в техническом отношении завод находился на уровне подобных предприятий первой половины XVIII века.

Техническое несовершенство в сочетании с уже упомянутыми высокими транспортными затратами обусловливали высокие цены на чугун: 60–62 копейки за пуд на Черепетском и 42 копейки за пуд на Мышегском заводе.

Такими же допотопными были на Черепетском заводе архитектура и оборудование литейных цехов, а также условия оплаты труда рабочих, живших в своих убогих крестьянских домах. Хотя заработную плату им выдавали в рублях и копейках, тарифы за сдельную работу рассчитывались в так называемых ассигнационных рублях (один серебряный рубль был равен трем ассигнационным). Чистое Средневековье, что ни возьми!

Но справедливости ради надо сказать, что на Черепетском заводе рабочие получали еженедельную заработную плату наличными, а при заводе, в отличие от конкурирующих предприятий, не было ни продуктовой лавки, ни пивной, где владелец завода тут же выкачивал из рабочих их в поте лица заработанные деньги.

С каким бесстыдством это проделывали на других фабриках, я однажды имел возможность наблюдать во время поездки из Черепети в Мышегу через принадлежащий Барановым чугунолитейный завод. Там рабочие вынуждены были покупать продукты, водку, одежду и т. д. в заводской лавке, потому что получали свой заработок в чеках, которые можно было отоварить только в этой лавке.

Владелец завода зарабатывал на этом 33⅓%. А поскольку рабочие были постоянными должниками этой лавки, хозяева не только нещадно эксплуатировали этих бедолаг, но и держали их в вечном рабстве. Неудивительно, что, когда социальный вопрос в России грозной тучей навис над страной, эти измученные люди увидели спасение в коммунизме.

Это зимнее путешествие – дело было в январе – из Черепети до Мышеги длиной в 70 километров по сильному морозу я никогда не забуду. Когда мы выезжали – еще в предрассветных сумерках, – термометр показывал 35° ниже нуля по Реомюру; к полудню температура поднялась до 28°, а к вечеру, когда мы прибыли в Мышегу, снова опустилась до 32°279.

Восход солнца в кристально чистом небе над безбрежной заснеженной равниной представлял собой удивительное зрелище. В первых солнечных лучах вспыхнули миллиарды бриллиантов, рассыпанных по полям, которые затем превратились в море огня!

Из-за узости санной дороги приходилось запрягать наших трех лошадей одну за другой, и головной лошадью кучер управлял с помощью длинного кнута. Узость же дороги объяснялась тем, что ее прокладывали крестьянские сани, запряженные одной лошаденкой. Так при продолжительном снегопаде постепенно возникает укатанная дорога-коридор, по сторонам которой высятся метровые сугробы.

Такие санные пути хороши, пока ты едешь по ним один. Однако картина резко меняется, когда приходится обгонять длинные караваны крестьянских саней, которые возвращаются домой, доставив на чугуноплавильные заводы руду и древесный уголь. Порожние сани, как правило, уступали дорогу едущему сзади «барину», сворачивая в сторону, на снежную целину, с которой им потом бывало непросто вернуться на дорогу. Однако ожидать такого же почтительного отношения от «каравана» с тяжелым грузом руды мы не могли.

В таких случаях нам приходилось самим лезть в сугробы и ждать, когда «караван» проедет мимо, принимая на себя все прелести этого сложного маневра. Обычно приходилось распрягать лошадей, которые вязли в глубоком снегу и начинали нервничать. Нам и самим приходилось стоять по грудь в снегу. Подобные акробатические этюды в тридцатиградусный мороз доставляли мало удовольствия. Полуденный привал, который мы устроили ради лошадей на барановском заводе, дал мне возможность, помимо прочих тягостных впечатлений, получить некоторое представление об особенностях русского промышленного предприятия, а заодно о патриархальном русском укладе жизни и русском гостеприимстве, с которым сталкиваешься в России на каждом шагу.

В просторном доме жил владелец завода со всеми уже женатыми сыновьями и их семьями. Он, как патриарх, важно восседал в кругу своих потомков. Никто из сыновей и невесток, не говоря уже о внуках, не смел рта раскрыть без разрешения. За длинным обеденным столом по одну сторону сидели мужчины, по другую – женщины, которые очень недурно выглядели, но вели себя так, будто не умеют считать до трех. Удивительно, как изменился этот народ со времен первой революции (1905).

На гораздо более крупном заводе в Мышеге, куда мы прибыли вечером, промерзнув до костей, владелец завода, Ковригин, человек гораздо более цивилизованный, нежели Баранов, принял нас с тем же широким гостеприимством.

Русское гостеприимство проявляется в такой непривычной для европейца форме, что его трудно переоценить. Правда, эта прекрасная черта русского национального