И Ханна кивком указала на футляр.

– Только через мой труп. Ты к ним не притронешься.

– Почему? У них рукоятки бриллиантовые или еще что?

– Да нет же! – Конор помотал головой в отчаянии от такой непонятливости. – Но повара очень ревниво относятся к своим инструментам. Каждый пользуется своими и крайне редко разрешает кому-нибудь их брать. По крайней мере, я не разрешаю. Чтобы какой-нибудь криворукий идиот мои ножи хватал?

Ханна закатила глаза. Вы его только послушайте! Правда, у нее была особая чернильная ручка для документов – она бы ее тоже шиш кому доверила.

– Я все вижу.

– На то я и рассчитывала.

– Ладно, смотри.

Он вытащил из корзины головку чеснока и разрезал ее пополам, попутно сняв шелуху.

– Держи по отношению к столу вот так, поднимай и режь.

Конор сделал быстрое пилящее движение, направляя нож средней фалангой пальца. Конечно, когда смотришь, все кажется легко и просто.

– Попробуй. Не торопись.

Ханна взяла нож, осторожно ухватила пальцами чеснок и постаралась воспроизвести движение. Набравшись уверенности, она отвлеклась и кромсанула себя по ногтю большого пальца.

– Черт!

– Для начала давай помедленней.

– Я думала, суть как раз в том, чтобы делать это быстрее!

– Даже с такой скоростью у тебя получается лучше, чем раньше. Твоя цель – экономия движений.

Она попробовала еще раз, теперь уже медленнее.

– Нет, вот так.

Конор встал позади нее, его рука очутилась совсем рядом, и твердые теплые пальцы накрыли ее ладонь, направляя движение.

– Вот.

Он сжал ее ладонь и плавным движением провел ножом назад и вперед. А Ханна могла думать только о том, что он совсем рядом, чувствуя его запах и тепло мощного крепкого тела. Стало трудно дышать. Только бы Конор не заметил! Чувства обострились, и она затаила дыхание, стараясь поймать каждое его движение.

– Спасибо, – пробормотала Ханна – и почувствовала его теплое дыхание на своей шее. И, повинуясь нахлынувшему острому желанию, подалась назад, прислонившись к его груди.

В комнате повисло тяжелое молчание.

– Не за что, – произнес наконец Конор и отступил назад, словно от зачумленной.

Снова бы глаза закатить. Но Ханна буркнула только:

– Я не кусаюсь.

– Меня не это тревожит.

Ханна развернулась к нему лицом. Конор не отрывал глаз от ее губ.

– И целовать тебя я тоже не собираюсь. – Ее губы невольно дрогнули.

Теперь уже Конор закатил глаза. А потом схватил из корзины морковку и бухнул ее на разделочную доску.

На этот раз иронично вздернула бровь уже Ханна.

– Неудачный выбор.

Оба уставились на жалкий корявый овощ. А потом Ханна быстрым движением чикнула морковку пополам.

Конор хмыкнул и подмигнул.

– А говорила – не серийная убийца.

Как устоять перед такой улыбкой?

– Уж прости, не удержалась.

– Бедная морковка, в чем она провинилась? Я разбудил в тебе зверя.

И так уж действовали эти смеющиеся глаза, что на душе стало теплее. При виде расслабленного, довольного Конора сердце билось чуть быстрее, чем следовало бы. Сделав такое волевое усилие, какого Ханна сама от себя не ожидала, она вернулась к разделочной доске и накромсала морковку на ровные кусочки. Дело и вправду шло легче, и дольки получались одинаковые.

– Намного лучше, – одобрил Конор. Он отступил так далеко, как позволяло тесное пространство, и прислонился к столу.

– Спасибо. – Ханна как можно ниже опустила голову. Нечего ему видеть ее пунцовые щеки и блестящие глаза. Почему с ней такое вообще творится из-за него? Будто снова подростком стала.

– Есть планы на ужин? – спросил Конор.

– Нет, просто хотела сделать бутерброд. – Не признаваться же, что на готовку нет ни сил, ни нервов, особенно в его присутствии. Он сегодня уже насмотрелся на ее неуклюжесть, хватит! – А потом, если ты не против, пойду наверх и скоротаю вечер за книжкой. Или какую-нибудь ерунду по телевизору посмотрю.

– Я не против. Я и сам поработать хотел, здесь этим и займусь. Второй этаж весь в твоем распоряжении.

– Прекрасно. – Ханна одарила его дежурной улыбкой. Она сама не могла понять, полегчало ей оттого, что Конору не нужна ее компания, или же ее это уязвило. Брось, Ханна. Сколько можно нарываться? Он же дал понять: не сдалось ему твое общество.

– Извини. Тебе, наверное, совсем не в радость торчать здесь.

Хотя она и сама не горела желанием запираться с книжкой в спальне. Она не для того за коттедж доплачивала.

– Все в порядке. – Губы Конора скривились в ироничной усмешке. – Гости – в первую очередь. Кстати, поскольку я буду готовить для себя, выбрасывать эти овощи – стыд и позор. Как насчет рагу из батата с пикшей?

Ханна понятия не имела, что это такое, но раз один из лучших поваров мира готов это сварганить, то почему бы и нет?

– Отлично, – сказала она. – Спасибо.

– Можешь тоже что-нибудь очистить и нашинковать. Только не так свирепо.

Ханна ухмыльнулась.

– Обещаю хорошо обращаться с овощами.

– Рад это слышать.

Оказалось, наблюдать, как Конор готовит, – одно удовольствие. Все движения – четкие, уверенные, он всегда знал, что делать дальше. К тому же он объяснял каждый шаг, и Ханна охотно слушала его. Он был прекрасным наставником.

– Почему ты не преподаешь здесь? – вырвалось у нее.

– В этой семейке и так поваров хватает. Я хочу делать что-то свое. К тому же от остальных родичей на практике мало толку. Единственный, кто что-то умеет помимо кулинарии, – это Фергюс. Он сечет в компьютерах. Он сделал сайт школы и занимается рекламой, хотя тексты и фотографии – это все работа мамы и Мейрид. Потому и выглядит так идиллически.

– Это и есть идиллия, – сказала Ханна, припомнив разговор на берегу. – Здесь есть ради чего возвращаться.

– Так-то оно так, но и в райском саду змеи водятся.

– Звучит интригующе.

– Довольствуйся этим. – Он задумчиво посмотрел на нее. – Что в тебе такого, из-за чего я вечно болтаю лишнее?

– Например? – Ханна была польщена.

– Ты так легко не сдаешься, да?

– Я люблю получать ответы на вопросы. И всегда получаю.

– Я так и подумал. Сидишь себе с терпеливым выражением лица, не напираешь, просто ждешь – и в конце концов дожидаешься.

– Это что-то новое, – рассмеялась Ханна.

– Я привык, что люди обычно лезут с вопросами, допытываются о всяких пустяках. – Конор возвел глаза к потолку. – В каждом долбаном интервью у меня выспрашивали о любовных делах. Намекни я, что кто-то есть, – и все, сплетен не оберешься. И чем более знаменитым я становился, тем больше на меня наседали. – Он поежился. – Бедный богатенький мальчик, да? Плачется, как тяжко быть знаменитым. Вот потому я с этим и завязал.