— Я не понял… С чего это мне станет легче? — переспросил он, поудобнее ложась на спину и давая возможность Гале уложить свою голову ему на плечо. Вот так же на этом плече лежала не так давно голова его жены. Только запах волос был другой. Совсем другой.

— Уверена, что ты ничего не знаешь о своей жене.

— Похоже, что так, — вздохнул он, вспоминая вчерашний визит женщины по имени Вера, наглой кондитерши. — Вчера приходила одна, Верой зовут. Она ничего не знала про Алену. За маслом пришла.

— Вера? Ах да, Вера! Она торты на заказ печет. Знаю ее.

— Там еще один сверток был, может, мясо… Знаешь, так дико было мне все это видеть: эти свертки, эта женщина, чувствующая себя здесь, в нашей квартире, как у себя дома! Она знала, где кладовка с морозилкой, все знала! Получается, что бывала у нас, Алена ей втайне от меня все это отдавала.

— Продавала, — прочистив горло от хрипа, заметила Галина. — Дешевле, чем в магазине, понятное дело, но все равно неплохо зарабатывала.

— Да откуда такие объемы? Это сколько же надо было излишков заказывать… Не знаю даже, как сказать… Или они там с вашей заведующей детей маргарином кормили?

— Я не знаю точно их схему, но там и с поставщиками все завязано было, как-то хитро все проворачивали. У нее свой человек на складе, это не связано с детским садом.

— Галя… — Герман приподнялся и теперь, опершись на локоть, смотрел ей в глаза, очень близко. — Галя, так может, ее из-за этого масла и убили? Может, она где-то проговорилась или ее кто-то выдал, подставил?

— Не те масштабы, Гера, — усмехнулась Галя и тут же сама себя и опровергла: — Хотя, сам знаешь, иногда можно и за меньшее загреметь, а те, кто ворует миллионами и миллиардами, на свободе остаются.

Галя села, повернувшись к Герману, подтянула колени к груди, обняв их руками, что сделало ее еще более соблазнительной, и спросила:

— Так ты что, на самом деле ничего не знаешь?

— Что именно? Про масло? Нет, ничего не знал, конечно!

— Ты когда-нибудь интересовался, во что одета твоя жена? Какими духами она пользуется? Какую обувь носит? Откуда у нее столько денег?

— Галя… — Герман нахмурился. — Вы, женщины, удивительный народ. Алена умерла, а ты про ее одежду? Да, родители ей помогали, знаю! Но одевается она скромно, не знаю, о чем ты вообще?

— Это так кажется, что она скромно одевается, а у нее только одна блузка кружевная стоит сто семьдесят тысяч рублей! Юбка — где-то восемьдесят тысяч, а туфли… ты не смотри, что без каблуков, они из натуральной кожи, тоже бешеных денег стоят. А сумка? Про нее я вообще молчу. А духи? Просто бомба!

— Это она все на масле делала? — удивился Герман, с трудом припоминая, во что была одета Алена, когда последний раз вышла из дома.

Нет, он не помнил. Всегда, как ему казалось, одно и то же: блузка, юбка, туфли, сумка… Ничего особенного.

— Не на масле, а на кровати, — сказала очень тихо Галя и замолчала, наблюдая за реакцией Германа.

С одной стороны, ей было ужасно стыдно за то, что она выдает мужу тайну его жены, своей близкой подружки. С другой — разве можно упускать такой момент, когда они так близки, в постели, раздетые? И когда, если не сейчас, взять его, забрать со всеми его горестями-печалями и болью, с проблемами и детьми? Она отогреет его, примет детей, наладит быт, сделает их всех счастливыми! По-настоящему, а не как при Алене, которая всю жизнь изменяла ему.

— Говори яснее… Я не понимаю… — Он и на самом деле не понимал.

Перед его глазами вновь возникла Алена, но не в деловом костюме, а в летнем желтом сарафане и снова на фоне дачного пейзажа. Больше того, сюда, в спальню, как ему почудилось, из воспоминаний, из его головы пробился сладкий запах горячего клубничного варенья, того самого, что они варили на даче.

— Она еще со школы встречается с Олегом Равичем, — выпалила Галя и, словно ее прорвало, принялась взахлеб рассказывать Герману все, что было ей известно о любовниках, скрыв только наличие у Алены второго телефона, записанного на гражданку Петрову.

Чтобы как-то оправдать свою подлость, она завершила свой сумбурный рассказ предположением, что это он, Олег Равич, и мог убить Алену — из страха перед тестем.

— Я только потому тебе все и рассказала, — бормотала она, холодея при мысли, что разъяренный Герман сейчас набросится на нее и выбросит с кровати, а потом и из квартиры, чтобы только не видеть ее, раскрывшую ему грандиозное предательство.

Она поспешила закутаться в простыню и зажмурилась.

— Да я знаю про Олега Равича, — напрягая память, проговорил Герман. — Она сама рассказывала мне о нем. Вроде это ее школьный приятель. Поднялся, стал чиновником, помог и ей устроиться в детский сад. Она часто мне про него говорила. Но между ними ничего такого, о чем ты рассказываешь, не было и не могло быть! Это сплетни!

Он на самом деле ей не верит или просто не хочет верить и гонит от себя все то, что может сейчас, в и без того тяжелый момент, убить его? Но как она может доказать ему, что все то правда? Что она на самом деле знает слишком многое? Получается, что она все знала, больше того, помогала любовникам… А может, ну его — не зацикливаться на этой теме, прекратить причинять ему боль? Если он узнает, что она покрывала связь Алены, захочет ли он в дальнейшем видеть ее? И тем более сойтись с ней?

— Думаю, ты прав. Наверное, все это сплетни. Ты же знаешь, мы работаем в бабском коллективе, в змеином царстве. Я жалею, что все это тебе рассказала. Какая же я глупая!

— Я тоже не понял зачем…

— Хотела, чтобы ты меньше страдал. Знаешь, видела как-то одну пьесу. Там про одну вдову, которая сильно убивалась о своем погибшем муже. А когда ей сказали, что он гулял от нее налево и направо, она пришла в себя,