— Где Сорока?! — с досадой рявкнул Яша, подозревая, что какую-то часть матча Подлиза все-таки посмотрел уже после его звонка.

— А я знаю? — возмутился тот. — Тебе кто нужен-то? Ищешь Сороку, а зовешь меня.

— Молчать! — Локомотив побледнел. — Закрой рот, пока не упал. Разболтались, лоботрясы, расслабились!..

— Что стряслось? — опешил Подлиза.

Локомотив дернул веком и уцепил пузатую бутылку виски. Полстакана коричневой жидкости вошли в организм как нарзан. Это показалось Подлизе дурным знаком.

— Вы, дятлы, когда начали шмалью баловаться?

Неадекватных поступков после ста граммов спиртного от Локомотива ожидать было можно, но Вова не думал, что так быстро.

— Яша, только пиво!.. Я скорее на бабке столетней женюсь, чем вмажусь. Да и Игореха тоже. Ты же знаешь! — Подлиза донельзя округлил глаза. — Да что случилось-то?

— Случилось, что старуха женилась! — Яша Шебанин не видел никаких различий между «жениться» и «выйти замуж».

Он до сих пор говорил всем, что Маринка женилась на нем не из корысти, а из-за большого чувства.

— Твой Сорока в городском ИВС сидит на нарах и пытается доказать мусорам, что два грамма героина в его карман подкинули именно они!

Подлиза оцепенел.

— Яша, Сорока все дни с утра до вечера у меня на глазах! Он же греко-римский борец…

— Вот именно! — Яша прервался еще на полстакана. — То ли греко-, то ли римский. Почему мне никто не подкидывает героин? Я тридцать пять лет живу, и мне никто еще ничего не подбросил! Сороке только тридцать лет, но ему в восемьдесят девятом подкинули доллары у банка на два года общего режима, в девяносто третьем — нож на полтора, в девяносто седьмом — пистолет на три, а теперь героин. Этот подброс я оцениваю лет этак на восемь. Борцы вы мои греко-римские. Чемпионы Соликамска, Назарово и Бодайбо!.. Хочешь в глаз?

— За что? — Приблизительно такого развития событий после полбутылки «Джонни Уокера» Подлиза и ожидал.

Ему хотелось напомнить Яше, как в том же девяносто третьем менты подкинули ему четыре ворованных ткацких станка из Новосибирска на пять лет строгого режима. Однако делать этого он не стал по вполне понятным причинам.

Вместо ответа Локомотив подтянул к себе блокнот, лежащий на столе, черкнул на листке пару строк и приказал:

— Позвонишь по этому телефону и спросишь Качалкина. Это начальник дежурной смены в СИЗО. Передашь через него Сороке маляву, чтобы тот держал рот закрытым. Если будет молчать, я его вытащу. Узнай, кто и на что эту птицу разводит. — Яша потянулся к бутылке, и Подлиза понял, что пора сваливать, пока не поздно.

«Поздно» наступило гораздо быстрее, чем он полагал. Через полчаса, когда Сорока уже подъезжал к тюрьме, ему на сотовый позвонила Марина и, рыдая, сообщила, что муж дал ей такой подзатыльник, что она едва не разбила лбом стекло, после чего вылил все содержимое аквариума в унитаз.

— Скотина! — визжала в трубку Мариша. — Я этого харацерпуса три месяца искала!..

Набирая на мобильном телефоне номер начальника дежурной смены, Подлиза думал о том, как Локомотив смог дотащить до туалета стопятидесятилитровый аквариум.

Качалкин вышел на улицу через десять минут, сразу сел в «Фольксваген» Подлизы и осведомился:

— Какие проблемы?

— Я насчет Ферапонтова, — пояснил Вова, набычившись.

— Да, есть такой. Сегодня днем водворили. Яшин знакомый?

— Да. Дальний родственник. А кто его задерживал?

Качалкин помялся.

— Опера из наркоманского управления. А Яша что просил сделать? Малявку передать?

— Да, — сказал Подлиза. — Я сейчас напишу.

Тот согласился без особой охоты, но потом, когда спрятал в карман зеленой рубашки бумажку с портретом президента Гранта, уже пылал энтузиазмом. Майорские погоны шевельнулись в готовности лететь к цели прямо сейчас.

— Сороку, то бишь Ферапонтова, на что колют?

— А на что опера из УБНОНа колют? — удивился Качалкин. — На наркотики, понятно.

— И все?

— Слушай!.. — Майор поморщился.

Он, как обычно, не считал себя участником организованной преступной группы, несмотря на портрет президента Гранта.

— На допрос его еще никто не выводил. Завтра к нему наверняка приедут. Моя смена послезавтра, вот тогда ты в это же время и подскочи. Что он тебе сейчас сообщить может? Мол, взяли за то, что у него в кармане грамм героина был? Ты сам-то в это веришь? Лично я — нет. У парня сто килограммов мышц, а ему отравную статью вменяют. Что-то не так, правда?

— Может быть, он уже что-то знает! — угрюмо возразил Подлиза. — Пусть сейчас ответ даст.

— Дорогой ты мой! — глядя на собеседника как на слабоумного, промолвил Качалкин. — Это же не пионерский лагерь. Ты думал, я сейчас подойду к камере, дам твоему другу записку, подожду, пока он ответит, а потом к тебе вернусь? Если бы мог, то я тебя просто туда запустил бы, чтобы ты там полчасика поболтал. Но ты ведь не хочешь в камеру, правда?

Согласившись с логикой майора, Подлиза смирился и с отсрочкой ответа. Он развернул машину и поехал домой.

А Качалкин, дождавшись удобного момента, вошел камеру к Ферапонтову.

Сороке подфартило. На втором этаже, где он по обыкновению сидел, шел полноценный ремонт. Поэтому арестантов оттуда растасовали по другим камерам. А повезло Сороке в том, что его, как и еще нескольких задержанных, разместили в одиночки. Двое в одиночке всегда лучше, чем пятьдесят в камере на двадцать четыре персоны.

С соседом у Ферапонтова тоже сложилось. Этого парня он видел впервые, однако тот сразу расположил Сороку к добродушным отношениям. Белка был родом из Тынды. Это аж там, где БАМ. Два года назад он переехал в Екатеринбург и промышлял тем, что сбывал таежную пушнину местным скорнякам. Дела у парня шли хорошо до тех пор, пока тындовские опера из УБЭП не выяснили, что пушнина, добываемая промысловиками в районе БАМа и поступающая в государственные учреждения, является лишь двадцатой частью того, что реально отстреливается. Белка сидел уже пятый месяц.

— А почему тебя в одиночку-то замкнули? — удивился Сорока.

В его голове не укладывался факт того, как с посредником по сбыту шкурок могли так жестоко поступить.

— Да ты знаешь, я одного полицейского замочил. — Белка ковырнул пальцем в носу. — Нечаянно.

— Как это? — опешил Сорока.

— Как-как, — пробормотал сокамерник, разглядывая то, что вытащил из носа. — В глаз. Обоих.

Ферапонтов похлопал глазами.

— Как обоих? Ты же сказал, что одного?..

— Нечаянно одного. А второго специально.

Спасибо тюремщикам. Определили!.. Уж лучше было бы попасть туда, где пятьдесят гавриков и каждую минуту кто-нибудь из них усаживается на парашу.