– А врёшь, наверное, – сказал мужчина на второй день.

– Но всё-таки поправляюсь, – попыталась улыбнуться ему.

– Что ж, это хорошо, что ты идёшь на поправку, – сказал он и направился к выходу.

Впрочем, у порога остановился и вдруг спросил:

– Какой цвет ты любишь?

Растерянно выдохнула:

– Зачем вам, мой господин?

– Потом скажу, – усмехнулся старший жених. – Но ты всё-таки скажи.

– Я… – смущённо потеребила край моей дупатты, ярко-оранжевой. – Я люблю всё зелёное.

– Зелёное, значит, – серьёзно произнёс Поллав и ушёл.

Так и не поняла, к чему он спрашивал? То, что мне нравится, его не сильно-то и волновало. Знал же, что не стремлюсь стать женой троих братьев, но всё равно пытался меня забрать в свою семью, на условиях, выгодных ему.

Мохан заходил часто. Постоянно. Хотя бы утром и вечером. Всегда спрашивал, как я себя чувствую. Иногда приносил мне сладости. Иногда чуть-чуть, иногда – целую корзину. Впрочем, всегда разные. Так что надоесть они мне не успевали. Да и… никогда в жизни столько сладостей не ела! Сарала, поглядывая на юношу, как-то странно улыбалась, но ничего не говорила, даже когда он отходил.

А после того, как я второй раз очнулась и снова Яша увидела, Мохан стал заходить помногу раз в день и оставаться подольше, напоболтать. Он вообще поговорить любил. Или от дяди меня стерёг, потому что застал рыдающей после визита Яша?

Мы сидели, задумчиво поглощая ладду или что-нибудь другое, по чуть-чуть. Или он что-то рассказывал. В первый раз жених потянулся к блюду с его подарком случайно, задумавшись, видимо, был голодный. И не заметил, как целый шарик ладду проглотил. Заметил только на середине второго шарика – и страшно смутился.

– Не волнуйся, – улыбнулась я, – мне всё равно столько не съесть.

– Тебе надоело? – лицо его омрачилось.

– Нет, ты что! – испуганно сказала я. – Они очень вкусные! И никто никогда не угощал меня столько! Просто… просто сложно питаться только ими. Даже, когда хочется.

– Ну, ясно, – сказал жених серьёзно.

И стал приносить чуть меньше. Но всё равно приносил. И это было как-то мило. Он и его попытки позаботиться обо мне.

Садхира я вообще не видала с тех пор, как мы столкнулись с воинами у реки. Куда-то он запропал. Может, к свадебным обрядам готовился. Или сбежал, не желая жениться? Но, впрочем, спрашивать о том не решилась, даже у Мохана. Особенно, если средний жених сам от свадьбы сбежал. Он вроде сильно хотел принять саньясану. Трудно было не спрашивать даже у младшего из его братьев, мне же интересно было, куда пропал средний из женихов.

Но… иногда сердце моё сжималось от тягостных мыслей, что не только Иша утонула в тот день. И, может, не только её тело разорвали и сожрали крокодилы. Но… но почему же тогда его братья совсем ничего о нём не говорят?

На пятый день Мохан совсем уж разговорился. И про какие-то страшные и смешные случаи из их странствий. И про храмы, которые поразили его на пути.

Юноша рассказывал очень эмоционально. Выражение лица его постоянно менялось. Он то сидел, то вставал и начинал расхаживать туда-сюда. А иногда изображал людей, о которых говорил. Голос у него совершенно менялся! И поза. И вообще он как будто становился каким-то другим. Я то смеялась, до слёз смеялась, глядя за ним, то сама испытывала испуг, хотя он говорил о случившемся только с ним, не со мной.

После пятого дня Мохан почти что поселился в моём доме, польщённый тем, что я его тогда столь внимательно выслушала. Разве что приходил, когда уже появился друг лотосов, да до его ухода сам уходил.

Он говорил много и страшно интересно. Я забывала об ушибах, которые ещё полностью не зажили, о страхе перед будущем, когда слушала его. А Мохан, кажется, мог говорить бесконечно.

Постепенно вокруг нашего дома начали скапливаться слушатели, которых никто не приглашал.

В первый день его рассказов, когда юноша чуть замолчал, что-то припоминая, откуда-то из-за невысокого нашего забора послышалось:

– Ты чё тут стоишь?

– А что, нельзя?!

Мальчишки чуть помолчали, а мы – прислушались.

– Так ведь это дом Опозоренной! – сердито шепнул один из незваных гостей.

– Так ведь там бинкар что-то говорит!

– О, бинкар что-то говорит? – оживился поборник приличий.

Дальше уже стало совсем тихо. Мохан усмехнулся, когда ему надоело уже молчать – и продолжил.

На второй день дети пробрались уже к самому дому, сидели за стеной.

На третий их уже со всей деревни, кажется, набралось. И они, осмелев, подглядывали в окна или в щель между полотном, занавешивающим выход, когда Мохан, раззадорившись, опять вскочил и стал ходить, изображая какого-то сердитого кшатрия.

На четвёртый я робко предложила рассказчику перебраться на улицу, чтобы и юные слушатели могли насладиться его историями и тем, как он изображал встреченных им людей и героев легенд. Мохан задумчиво протёр полоску между губами и носом – усов солидных у него ещё не отросло – и согласился. Но серьёзно сказал:

– Но ты тоже выходи. Я же для тебя рассказываю.

И с четвёртого дня мы уже на улице расположились. Я сидела чуть поодаль от юноши, прислонившись спиною к дому. А дети благоговейно расселись полукругом вокруг нас. И явно наслаждались: рассказчиком Мохан был великолепным. Да и с детьми общался дружелюбно и свободно.

Мне невольно представились вдруг мы несколько лет спустя и несколько детей, увлечённо слушающих его. Наших детей. Им было бы интересно с ним. И он, похоже, был бы добрым отцом.

Только потом увидела Яша и Поллава, проходивших куда-то через деревню. Поллав бросил короткий взор на нас и на детей. И я опять вспомнила, что Поллав хотел, чтобы я стала женою им троим. И, если так случится, как я пойму, кто из детей – чей сын и чья дочь? Особенно, если они на меня похожими будут или на моих родителей.

Мохан тут подскочил, попеременно изображая то злобного ракшаса, то благородного человеческого юношу, вздумавшего спасать от чудовища людей. И я зачарованно притихла, любуясь увлёкшимся молодым музыкантом. Да и… кажется, актёром он тоже мог быть. Или даже и был?

А дети относились к нему со священным трепетом. Звали «о бинкар».

Я, сделав вид, что иду за водой, поймала среднего сына старосты, запоздало кравшегося к моему дому, видимо, вопреки воле отца. Заградила мальчишке дорогу – он испуганно шарахнулся – и тихо спросила:

– А кто такой «бинкар»? Почему вы все так зовёте этого музыканта?

– Глупая ты женщина! – возмутился мальчик. – Всё ж таки понятно!

Вздохнув, призналась:

– Мне не понятно совсем.