руки холодные, как лёд. – Дилан мог проявить благородство и развести огонь, но имелись и другие способы её согреть, а благородство было ему не свойственно. Он взял в обе ладони её руку и опустил голову, почувствовав, как её пальцы сжались в кулак. – Расслабьтесь и позволь мне вас согреть.

– Я не хочу, чтобы вы меня согревали, – сказала она, но в её голосе сквозила неуверенность, которую разум и тело Дилана восприняли как признак потепления в отношениях. Любопытство отступило. Впереди замаячили новые захватывающие возможности. Грейс попыталась высвободить руку, но он лишь крепче её сжал.

Дилан поднял глаза.

– Чего вы боитесь? – спросил он.

– Боли, – безапелляционно и без обиняков ответила Грейс.

– Я не причиню вам боли.

Она закрыла глаза.

– Не причините. Я вам не позволю.

– Ваш муж причинил вам боль?

– Он... – Грейс с трудом сглотнула и открыла глаза, но не посмотрела на Дилана. Вместо этого она снова уставилась в пространство. – Мой муж подарил мне одни из самых счастливых моментов в моей жизни.

Как странно звучал её голос, пока она говорила о сильных чувствах с задумчивой отстранённостью, и всё же она не осталась безучастной. Дилану не нравилось, что она смотрит поверх его плеча, будто видит призрак другого мужчины. Тем не менее, она позволяла держать себя за руку, и этого было достаточно.

Дилан сел рядом с ней и обнял за плечи, всё ещё сжимая её руку. Грейс не повернулась к нему, но и не отвернулась, лишь смотрела прямо перед собой, замерев в напряжённой позе. Дилан не чувствовал поощрения со стороны Грейс, но не отчаивался.

– Мне бы хотелось сделать тебя счастливой. – Дилан склонил голову над её сжатой в кулак рукой и провёл губами по нежной коже, а затем поцеловал костяшку среднего пальца. Кулак разжался. Дилан повернул её руку и поцеловал в раскрытую ладонь. – Я мог бы, Грейс. Я мог бы сделать тебя счастливой.

– Мог бы, – пробормотала она с лёгким удивлением, как будто признавалась в этом не только ему, но и себе. – На какое-то время.

Он оторвал взгляд от руки Грейс, которая покоилась у неё на коленях в его руке.

– Разве этого недостаточно? Видит бог, в жизни так мало счастья. Разве мы не можем улучить момент и наслаждаться им, пока есть возможность.

– И получать удовольствие от воспоминаний, когда всё закончится? – внезапно твёрдо проговорила она. Если виной резкому тону послужили воспоминания о муже, то Дилан намеревался немедленно изгнать другого мужчину из её мыслей.

Он выпрямился, отпустил её руку и погладил Грейс по щеке, затем повернул Грейс лицом к себе и поцеловал.

Она закрыла глаза, но не разомкнула губ. Дилан провёл по ним языком, пытаясь уговорить приоткрыться.

Через мгновение она безмолвно сдалась. Его тело пронзило острое удовольствие, угрожая в один момент уничтожить всё самообладание. Дилан положил руку на затылок Грейс, на ощупь её волосы были мягкие как шёлк. Он углубил поцелуй, проводя языком по её зубам, пробуя на вкус её сладкие губы.

Другую руку Дилан опустил вниз, легко касаясь кончиками пальцев её шеи, ключицы и ложбинки между грудей. Добравшись до рёбер и талии, он с радостью отметил, что Грейс немного прибавила в весе за те три недели, что прожила в его доме.

Он положил ладонь на её бедро и почувствовал, как она напряглась всем телом. Дилан в ожидании замер. Грейс не оттолкнула его, поэтому воспользовавшись её молчаливым согласием, он провёл рукой по бедру. Она встрепенулась и тихо ахнув, прервала поцелуй. Из её горла вырвался нечленораздельный звук.

В знак протеста? Он решил, что нет. Дилан снова провёл одной рукой по бедру, а другой обнял Грейс за плечи. Коснулся губами её щеки, поцеловал бархатистую кожу на ушке и погладил внутреннюю часть колена сквозь платье.

Дыхание Грейс участилось, по телу пробежала дрожь, но она не делала попыток прикоснуться к Дилану. Такая сдержанность казалась ему невероятно эротичной. Он положил её ноги себе на колени и уложил Грейс на диванчик, опустив её голову на подлокотник, затем наклонился и уткнулся носом в ухо, а рукой обхватил небольшую идеальную грудь. К сожалению, он не мог почувствовать сосок сквозь слои одежды, но мог отчётливо его представить. Этого оказалось достаточно, чтобы воспламенить Дилана. Из его горла вырвался резкий стон, и он крепче сжал её грудь.

Лёгким, неуверенным движением она прикоснулась к его шее сбоку. Страсть разгорелась внутри него, словно огонь, на который плеснули бренди.

– Грейс, – простонал он, его рука потянулась к пуговице её кружевного воротничка. – Грейс, ты такая красивая. Такая сладкая.

Пуговица расстегнулась, но как только шёлковые кружева воротничка разошлись в стороны, Грейс схватила Дилана за запястье.

"Ради всего святого, только ничего не говори. Только не сейчас".

Он был весь напряжён и жаждал заняться любовью. Дилан принялся расстёгивать верхнюю пуговицу её платья, несмотря на то, что Грейс продолжала стискивать его запястье.

– Позволь мне сделать это, – прошептал он ей на ухо. Пуговица поддалась, и он перешёл к следующей. – Просто позволь мне любить тебя.

Она застыла, будто он только что окатил её ледяной водой.

– Любовью, любовью! – воскликнула она и, не дав Дилану опомниться, упёрлась ладонями ему в плечи. Грейс оттолкнула его и скатилась с дивана на пол. Вскочив на ноги, она тут же отошла на безопасное расстояние, пока он пытался осмыслить происходящее.

Дилан сел. Его тело всё ещё пылало от страсти, а разум силился понять причину такого резкого охлаждения.

– Как легкомысленно вы говорите о любви! – Она всё ещё тяжело дышала, но уже не в запале страсти. Зелёные глаза были холодны, как кусочки льда. – Вы даже не представляете, что это такое.

Он обуздал плотское желание, обретя некое подобие самообладания. Дилан откинулся на спинку дивана, не заботясь о том, что силуэт его возбуждённого члена отчётливо вырисовывался под обтягивающими брюками.

– Вы, конечно же, знаете о любви гораздо больше, чем я.

– Да, знаю. – Она посмотрела поверх его головы, как будто что-то увидела сквозь бархатные портьеры во мраке ночи. Её мысли унеслись куда-то далеко, туда, куда Дилану не было дороги. В отблесках огня выражение лица Грейс смягчилось, а взгляд наполнился нежностью, которой он никогда раньше в нём не замечал. Дилан возненавидел этот взгляд, потому что он предназначался не ему.