ответственный момент мой центр принятия решений непредсказуемо передислоцируется из головы несколько ниже, в головку…

И, спрятав фотографию с так поразившей его женщиной во внутренний карман своего камзола, он взялся изучать листочек бумаги, украшенный каракулями толстячка и заляпанный жирными пятнами.

— Та-а-ак, что тут у нас? — бормотал он едва слышно себе под нос, продолжая вести бесконечный внутренний диалог с самим собой…

Ну да, беседа с умным человеком, она всегда доставляет утончённое эстетическое удовольствие, хотя некоторые считают, что разговор с самим собой, это признак прогрессирующей шизофрении… Глупцы.

— Ага, — продолжил он, — эта красавица возглавляет группу, направленную сюда центральным аппаратом ГРАУ РИ для выяснения подробностей недавнего инцидента… Та-а-ак, а что это за инцидент такой был?

— О! А это как раз, именно то, что мне нужно, — довольная улыбка расползлась по холёной физиономии мистера Грина, — и далеко ходить не надо, как тут говорят, всё само в руки плывёт, да…

— А не кажется ли тебе, — начал нудить его внутренний собеседник, — что это слишком, как-то, очень уж просто получается?

— А где ты видишь, что просто? — усомнился Грин в аргументах, приводимых его альтер эго.

— Ну как… Не успел приехать, как тебе прямо сразу дают наводку на человека, который фактически руководит интересующим нас расследованием… Тебе это не кажется слишком уж странным?

— Гммм, — задумался Найджел, и беспокоило его отнюдь не это, — возможно, что ты и прав. И мне очень не нравится то состояние глупой влюблённости, в которое я почти мгновенно впал, только увидев, даже не её саму, а лишь её фотографию…

— Вот, вот. — с назидательными интонациями пробурчал внутренний голос, — а теперь представь, что ты впадаешь в подобное состояние в её присутствии. Представил?

— Да-а-а, — протянул агент 007, — в таком состоянии я буду абсолютно беспомощен перед ней и она сможет меня, образно говоря, выпотрошить по полной программе…

— Ну, я не думаю, что артиллеристка, пусть даже и столь очаровательная, будет так уж заинтересована в изучении подробностей твоей биографии… — немного успокоил его внутренний голос, — хотя, с другой стороны, предсказать сейчас, какое именно влияние она окажет на тебя, я бы не брался… В любом случае, будешь выглядеть полным идиотом, мало того, идиотом влюблённым. А состояние влюблённости, как ты знаешь, здорово повышает природную степень идиотизма любого представителя рода человеческого. И, соответственно, что ты можешь натворить, пребывая в подобном состоянии, предсказать невозможно… Я, например, даже вообразить это не берусь.

— Опасаешься, что потеряю голову до такой степени, что пойду сдаваться местным, как их? — тут Найджел напряг память, чтобы вспомнить, как называются местные блюстители порядка, — а, вспомнил… Околоточным, во!

— Молодец, — меланхолично отозвался внутренний голос, — возьми с полки пирожок…

— Какой пирожок? — недоумённо переспросил агент.

— С гвоздями, — столь же меланхолично разъяснил внутренний голос.

Следует отметить, что разъяснение это определённости к его словам о пирожках вовсе не добавило.

— Ладно, давай к делу перейдём, — агент 007 воззвал к сознательности своего второго «я», которое часто подсказывало ему очень дельные вещи, несмотря на токсичность высказываний…

Обсуждение несколько затянулось, но оно того стоило, были выработаны основные тактические направления, следуя которым будут реализованы цели этой непростой миссии.

А время шло, день закономерно уступал место вечеру, и полупустой зал стриптиз-бара постепенно наполнялся людьми. Учитывая то, что на дворе была пятница, ничего удивительного в этом не было.

Просторное помещение с низким потолком со временем наполнилось гулом голосов, музыкой, пока сравнительно тихой, ну и, вообще, разнородным шумом, который неизменно сопровождает большие скопления людей.

В воздухе поплыли первые струи табачного дыма. Немного позже этот дым можно будет резать ножом, так как курить будут почти все посетители, а администрация бара будет традиционно экономить на принудительной вентиляции.

— Как это у русских-то говорят? — снова напряг свою память мистер Грин, — а, вот, дым коромыслом, хоть топор вешай, кажется так. Или про коромысло тут лишнее? Да кто ж их, этих русских, разберёт…

Постепенно музыка становилась громче, многоголосый гомон стосковавшихся по выпивке и прочим доступным удовольствиям посетителей был уже почти не слышен на фоне ухающих ударных, а басы, так те вообще, заставляли противно вибрировать нежные внутренности Найджела.

— А сабвуферы у них тут ничего так, — отстранённо подумал агент, параллельно пытаясь вспомнить, когда последний раз судьба забрасывала его в такое низкопробное злачное место.

К его удивлению, было это уже достаточно давно.

— А что? — подумалось ему, — может слегка расслабиться, перед долгой и тяжёлой работой?

Он не без оснований грешил на то, что эта красотка, которая была на той самой фотографии, ввергла его в состояние глубокой прострации по той простой причине, что его молодой организм уже давно требовал разврата и сексуальных утех.

Ведь, шутка ли дело, он уже почти месяц… Месяц, и даже больше, вёл тихую и безгрешную жизнь, словно какой-то раннехристианский отшельник, прятавшийся от всяческих соблазнов в пустыне и питавшийся исключительно акридами[3].

Нет, ну, конечно меню мистера Найджела было гораздо богаче, хотя акрид-то в нём, как раз, и не было.

Но в остальном, если бы не вискарик, стаканчик-другой которого он, всё-таки, изредка себе позволял, то он мог бы с чистой совестью называть себя аскетом и страстотерпцем.

После того, как он обосновал для себя необходимость немедленного своего погружения в пучины разврата, он оглядел пространство вокруг себя уже совсем другими глазами.

Теперь в его глазах любая половозрелая представительница слабого пола могла прочесть тот самый вопрос, который мужчины во все времена стремились задать женщинам, которых считали привлекательными, и которыми стремились овладеть.

Он успел осмотреть только около трети открытого для его взгляда пространства, как его глаза встретились с густо накрашенными очами весьма привлекательной, и, судя по всему, не отягощённой излишними моральными ограничениями особой, стоявшей около барной стойки.

Одета она была несколько вызывающе, но Найджела это даже, к его собственному удивлению, ещё больше возбудило.

Юбка этой вертихвостки настолько мало скрывала, что её можно было бы спутать с широким поясом.

Стройные ножки были обтянуты чёрными капроновыми чулками.

Блузка была настолько глубоко декольтирована, насколько это, вообще, позволяли приличия.

И Найджел поймал себя на том, что ему уже хочется вытянуть шею, подобно жирафу, и заглянуть в глубины этого смелого выреза, скрывавшего, как выразился его недавний собеседник, самую мякотку.

Именно это слово