Егорович на миг задумался, подыскивая правильные слова. Расставание с этим человеком, возможно и жестоким для своих подчинённых, но неизменно любезным и добродушным с ними самими, оказалось для друзей печальным – настолько они к нему привыкли и прониклись душой. Ведь, по сути дела, не попади они под его защиту, сидеть бы им сейчас где-то в застенках Лубянки, а, возможно, и просто быть расстрелянными, как агентами шпионской разведки.

- Вы проживёте долгую жизнь, Николай Сидорович. Переживёте и своего Хозяина, и многих ныне власть имущих, у вас будет благородная старость, почёт внуков и уважение окружающих. На покой вы уйдёте с подобающими вам почестями. Человек не злопамятен по своей сути, его к этому принуждают обстоятельства, поэтому в памяти людей и архивах истории вы останетесь как начальник личной охраны великого вождя всех народов. Не более того.

- Спасибо, - растроганно произнёс генерал. – Мне тоже было приятно с вами работать.

И, обнявшись, они простились, теперь уже навсегда.

Лифт ушёл под землю, холм вернулся пазами на своё место, а Николай Сидорович всё стоял и смотрел на пригорок с тающим снегом, будто простился с целой эпохой своей жизни.

Потом надел лыжи и, не оборачиваясь, зашагал назад к ожидавшей его правительственной машине.

Миссия Сергея и Егоровича в 1950-м году была окончена.

№ 37.

…Со второй командой всё закончилось, ещё не начавшись.

Дмитрию стало плохо прямо у саркофагов, куда они с Толиком складывали пакеты с дисками, журналами и прочими гаджетами. Им стоило только лечь в капсулы переброски, закрыть глаза и расслабиться, остальное автоматика должна была всё сделать сама: закачать анабиозную жидкость, мгновенно, за долю секунды заморозить и перенести в пространстве их тела в иную эпоху 1918-го года в революционный Петроград.

Толик уже ложился, когда Дима внезапно ослабел, сполз на пол и едва выдохнул:

- Плохо мне что-то…

Он удивлённо посмотрел на своего друга и… лишился сознания.

Тревожно прогудел зуммер, где-то что-то щёлкнуло. Толик подскочил к Диме, схватил его в охапку и потащил назад к лифту, который уже стоял внизу, ожидая дальнейших команд в автономном режиме. Автоматы анабиоза с пустыми капсулами вибрировали неприятным аккордом. Стеклянные крышки саркофагов были всё ещё открыты, а криогенная жидкость должна была вот-вот устремиться в капсулы переброски. Сбой программы повлечёт за собой массу неприятностей. Надвигалась катастрофа.

Вначале завыла сирена.

Капитан, только что проводивший путешественников вниз и оставшийся наверху проследить за возвращением холма на место, удивлённо уставился на сигнальные огни, пришедшие в движение. Алёна, Любаша и Евдокимовна – баба Маша из санитарной обслуги гарнизона, уже разошлись по своим рабочим местам. Тимофей Фёдорович с Марком Даниловичем после прощания вернулись в штаб-квартиру, и капитан должен был последовать за ними, как вдруг это произошло. К привычному мерному гулу примешались какие-то посторонние ритмические звуки, которые он уже однажды слышал, когда из-под земли выскочила карета с неуправляемым экипажем. Сейчас было похожее. Послышался шум поднимающегося лифта, створки разъехались в стороны, и в проёме портала перемещения показались две фигуры, вывалившиеся прямо в руки капитана.

- Доктора! – прокричал Толик. Димкина голова моталась из стороны в сторону, руки безвольно свисали к земле.

- Что с ним?

- Потерял сознание, прежде чем лечь в саркофаг, - отдуваясь и бережно кладя тело себе на колени, ответил тот. – Где Марк Данилович?

- Я сейчас! – мгновенно оценив обстановку, рванулся к штабу капитан. – Они уже внутри. Погоди немного.

Сирена продолжала выть. Из дверей казарм начали выходить удивлённые солдаты. Дверь штаба распахнулась, и навстречу капитану выбежали полковник с главным врачом базы.

Через минуту все столпились вокруг бессознательного Димы и понесли его в лазарет.

- Все вопросы потом! – прокричал Марк Данилович. – Немедленно в тёплую палату и капельницу. Уложить, укутать, сделать инъекцию.

Любаша кинулась за кислородной маской.

Тимофей Фёдорович подхватил Толика под руку и тоже повёл к лазарету, по пути осведомляясь о причине обморока.

- Не знаю, - ответил Толик, устало присаживаясь на больничную койку. Алёна уже поднесла ему чай и остановилась в дверях, тревожно прислушиваясь к их разговору. – Не знаю, Тимофей Фёдорович. Упал и всё, даже не успев залезть в саркофаг. Я его подхватил – и наверх. А там же сейчас криогенная жидкость набирается, господи! – спохватился он.

- Не переживай, - остановил его полковник. – Капитан уже внизу с инженерами. Отключат. Ты сам-то как?

- А чёрт его знает, - поморщился ослабевший Толик. – Вроде и пронёс-то его всего - ничего, а с ног валюсь от слабости. Голова раскалывается. И ведь переброска ещё не начиналась.

В палату заглянул озабоченный Марк Данилович, проверил пульс, позвал Евдокимовну, наказал уложить Толика и сделать кардиограмму. Подозвав к себе Алёну с Тимофеем Фёдоровичем, поделился информацией, предварительно успокоив Толика, что с его другом всё в порядке:

- У Дмитрия непонятная потеря сознания. Буквально на ровном месте. Сейчас с ним санитары и Любаша. Я взял на анализ кровь и слюну, которой он вырвал, через полчаса будут готовы. Что он рассказал, как это случилось? – указал врач на второго путешественника.

Начальник проекта пересказал ему беседу с Толиком. Алёна ахнула и прижала платок к глазам.

- Не бойся, дочка, - успокоил её профессор. – Я знаю, о чём ты подумала. Если бы с Сергеем что-то подобное случилось – мы бы знали. В них вживлены чипы слежения, и мы постоянно знаем, где они находятся. Сбоев программы пока не было. Твой наречённый в безопасности. Тем более на даче в Кунцево, насколько я знаю, постоянно присутствуют кто-то из лечащих врачей Сталина, либо академик Вовси, либо братья Коганы. Иди к Любаше, забери её с собой, успокой, а мы сейчас наведаемся к Диме.

Девушка ушла. Полковник и врач закурили.

- Как думаешь, Марк Данилович, что с ним произошло?

- Трудно сказать сразу, - ответил врач, выдувая дым в потолок, сторонясь и пропуская мимо себя Евдокимовну. – Анализы покажут. Пойдём, посмотрим на больного.

Они вошли в палату. Рядом с постелью стояли анестезиолог, старшая медсестра и один из санитаров.

Дима уже не хрипел. Грудь его мерно вздымалась и опускалась в такт успокоившегося дыхания, тут же стояла подключённая капельница и аппарат, снимающий кардиограмму сердца.

…Был вечер 29-го февраля текущего високосного года.

№ 38.

Он пришёл в себя часам к четырём утра.

Всё это время, начиная со вчерашнего приступа, возле него дежурила Любаша, ни на минуту не оставляя его