Жир в том теле причинял значительные неудобства. Он оставлял липкие следы на моих перчатках и металлических инструментах для препарирования, из-за чего те выскальзывали из рук и их было сложно удерживать. Крошечные жировые капли приставали ко всему, и моя зеленая униформа быстро покрылась темными жирными пятнами. В анатомической лаборатории поддерживалась низкая температура, чтобы уменьшить запах и сохранить жир в твердом состоянии, но ни та, ни другая цель не были достигнуты: жир пах куриным супом и покрывал все вокруг, усложняя каждый этап препарирования.

Когда в тот первый день я решил пожертвовать свое тело медицинскому институту для препарирования, я подумал, что это решение может иметь непреднамеренный побочный эффект: оно будет мотивировать меня поддерживать форму с возрастом. Среднестатистический взрослый американец набирает несколько килограммов каждый год[23], то есть жир все больше накапливается в теле. Ради студентов, которые будут заниматься моим препарированием, да и ради себя, я надеялся, что смогу изменить эту тенденцию.

Я думал о прожитой жизни этого умершего и гадал, как обильные жировые запасы утяжеляли его жизнь, давая нагрузку на внутренние органы и колени. Возможно, он также подвергался социальной стигматизации, которую многие люди с ожирением испытывают во всех сферах жизни, особенно при получении медицинской помощи. Как минимум он получил много путаных и противоречивых советов по питанию от своего врача.

Когда я начал лечить людей в больнице, мне было сложнее обследовать пациентов с ожирением и ставить им диагноз. Из-за слоя жира звуки сердца и легких были более приглушенными при прослушивании через стетоскоп, а невозможность пропальпировать органы брюшной полости ставила меня в тупик. Прощупывание венозного пульса на шее для определения нарушений в работе сердца было важным навыком физикального обследования, который требовал регулярного повторения и практики, но у большинства моих пациентов – даже с небольшим избыточным весом – я едва мог уловить слабую пульсацию из-за жира на шее. Я всегда пользовался возможностью практиковать этот навык у истощенных онкологических больных, поскольку у них вены на шее были хорошо видны. Я так и не достиг мастерства, но это было не так важно, поскольку лечащие врачи обычно назначали рентгеновские и другие визуализационные исследования, которые давали аналогичную информацию о пациентах.

Когда я ездил в Мумбаи студентом, я был свидетелем медицинской практики без помех, связанных с ожирением. В большинстве своем бедные индийские пациенты, обращавшиеся за помощью в государственную больницу, где я работал, были худыми. Это было следствием нищеты, плохого питания и того, что они не могли себе позволить обратиться за медицинской помощью до тех пор, пока не достигали тяжелого состояния или истощения. Но при такой худобе населения навыки физикальной диагностики, которые я приобрел, казались более простыми и полезными, чем в США.

Индийские врачи произвели на меня сильное впечатление своими навыками осмотра. Мои американские коллеги казались неумелыми по сравнению с ними. Помогало то, что бедные индийские пациенты не могли оплатить дорогостоящие визуализационные исследования, поэтому врачи были вынуждены полагаться только на физикальный осмотр для постановки диагноза. Хотя американских врачей справедливо упрекают в чрезмерном использовании визуализационных методов, таких как КТ и МРТ, такие исследования более информативны у пациентов с избыточным весом, у которых результаты физикального обследования могут быть непоказательными. И чем меньше американские врачи полагаются на такие методы, тем больше навыков они теряют – формируется порочный круг.

Как только мне удавалось установить диагноз у пациентов с ожирением, жир начинал мешать и в процессе лечения. Я с трудом находил вены на их руках, и мне было сложнее ставить им капельницы. Когда требовалось несколько попыток, это вызывало еще большую боль у пациентов и досадные задержки в неотложном лечении. Введение эндотрахеальной трубки может спасти жизнь, но у пациентов с ожирением это сделать сложнее: уменьшенная подвижность шеи и теснота полости глотки затрудняют обзор трахеи. Невозможность установить трубку в нужном месте чревата смертью, поэтому мысль о необходимости интубации пациентов с ожирением заставляет врачей понервничать. У таких пациентов также были практически невозможны спинномозговые пункции: из-за толстого слоя жира на пояснице, как у тела на учебном препарировании, попытки точного попадания нереально длинной иглой в позвоночный канал были совершенно бесполезными.

Жир усложнял почти все аспекты медицинской практики и доставлял пациентам с ожирением дополнительные страдания.

Весна в Барроу – это сезон китобойного промысла и самое время утолить мое любопытство о восприятии жира инупиатами. Я поспрашивал людей и вышел на Германа Ахсоака, капитана группы китобоев, которая на следующий день выходила на морской лед для охоты на китов. Я попросил его взять меня с ними, и, когда я убедил его, что не работаю в «Гринпис» – организации, которая периодически борется против традиционной охоты на китов, – он позволил мне присоединиться к его китобойной команде.

На следующее утро мы отошли от берега на снегоходах по замерзшему Северному Ледовитому океану. Команда состояла из самого Германа, его сына-подростка и дочери, а также его друга Грега. По мере того как мы удалялись от берега, Барроу медленно опускался за горизонт позади нас. Во всех направлениях были видны только лед и небо. Через несколько миль застывшего пейзажа чистого, безупречного и до боли яркого белого цвета наконец появилась темная полоса воды. Мы разбили лагерь вдоль кромки льда и стали ждать, когда в воде появятся гренландские киты.

Мы все ждали и ждали. Большая часть охоты похожа на работу педиатра на родах: она состоит из длинных скучных периодов бездействия, которые в любой момент могут смениться внезапным всплеском волнения и активных действий. Я пристально смотрел на воду, наблюдая, как киты выпускают фонтаны вдалеке, и любуясь голубыми айсбергами, неторопливо проплывающими мимо. Вода выглядела настолько холодной, что даже у самого тучного человека не было бы шансов выжить в ней: жир в человеческом теле распределяется не так грамотно, как у морских млекопитающих, нуждающихся в утепляющем слое.

В ХХ веке в китобойной промышленности использовали большие плавучие заводы для забоя и переработки туш китов в огромных количествах, что привело к истреблению популяции китов во всей Арктике, но Герман охотился старым способом. За его снегоходом скользил умиак – традиционная лодка с деревянным каркасом, обтянутым сшитыми тюленьими шкурами. Герман разместил умиак у кромки льда. Нос лодки торчал над водой, готовый к отплытию в мгновение ока, если гренландский кит подойдет достаточно близко. В лодке лежала гарпунная пушка, которую привез Грег, – современная и более эффективная версия оружия с наконечниками из камня и слоновой кости, которым пользовались его предки.