– Не возьму я никаких денег! – сердился он. – Можно подумать, что мы с тобой не родные люди. Брать деньги с собственной матери!

И получилось, что, взяв деньги с мужчины, повредившего мою машину, пятьсот баксов, я их на ремонт как раз и не истратила…

– Юлиана! Ивашова!

Услышав позади себя радостный голос, я обернулась. Надо же, была так погружена в свои мысли, что пробежала мимо какой-то женщины с молоденькой девушкой не глядя. Ивашовой мог назвать меня человек, который по крайней мере учился со мной в одном классе. Тот, кто знал мою девичью фамилию.

Передо мной стояла Валентина Терёхина, одноклассница и подруга, с которой мы расстались в десятом классе по причине переезда её родителей в Ленинград. У Терёхиной была кличка Терёшка, потому что в нашем классе так создавались клички. Меня в классе, например, дразнили Ивашкой, что тоже не слишком благозвучно. А нашу общую подругу Люську Маслову – Маслёнкой.

– Терёхина!

– Ясный перец. Точнее, Савина. Терёхину из моего окружения никто не знает.

– Я между прочим тоже давно не Ивашова!

– А это, знакомься, моя дочь, Эвелина. Ты что здесь делаешь?

– Я здесь работаю.

– Правда? А я… то есть мы пришли узнать насчет поступления в университет.

– Вроде, рановато ещё.

– Лишь бы не поздно. Надо выяснить, какие экзамены сдавать, позаботиться насчет репетиторов…

– Мне казалось, что ты живешь… в Питере.

– Жила.

По лицу Валентины пробежала тень.

– Но пришлось уехать. Спасибо, у меня здесь наследство появилось.

Она опять смутилась.

– То есть, о чём я говорю! Отец умер, а недвижимость мне завещал… Но он же с матерью восемь лет назад развёлся и сюда приехал. Ему от родителей дом достался. Близких родственников, кроме меня, у него не осталось. А теперь вот, понимаешь, родовое гнездо, дом деда с бабкой достался мне…

Я ничего не понимала. Переехать из Питера в наш город? То есть, мои собственные родители когда-то переехали… Но ведь это было советское время, их пригласили на работу, а здесь… У меня было несколько знакомых питерцев, и они не захотели бы уезжать из родного города ни за какие коврижки… Да и дом в нашем городе разве нельзя было продать?

Мне как всегда нужно докопаться, что да как. Так ли уж мне это важно? И это при том, что Валентину в свое время я считала своей лучшей подругой. Как и подругу Люську Маслову, о которой уже лет двадцать ничего не слышала и даже на разу не звонила. Не оттуда ли растут корни моей прошлой жизни? Себя не любила, подруг не ценила. Я – равнодушная, ленивая особа, которой всё по барабану.

Очнувшись от этих не слишком весёлых мыслей, я обратилась к Валентине.

– На какой факультет девочка хочет поступить?

– На иностранные языки, конечно.

– Почему, конечно?

– Ведь не на филологический же. Там одни девчонки, да и будущего никакого.

– Какая ты категоричная! – проворчала я, будучи весьма задета. Понятное дело, что зарубежная литература сейчас мало котируется, но я люблю свою работу, и если рассматривать её только с точки зрения престижности…

– Юлька, ты чего притихла, обиделась на что-то?

– Нет. На что, собственно, мне обижаться?

– Слушай, давай с тобой куда-нибудь пойдём, посидим, а Элька и сама всё разузнает. Я-то с ней потащилась от нечего делать. На работу ещё не устроилась, а ты же знаешь, с моей энергией только дома сидеть!

– Давайте, я сама всё узнаю и вам позвоню.

Эвелина явственно обрадовалась. Шла она с матерью с явной неохотой, а её наверняка ждали свои молодые дела.

– Тогда, мама, я пойду?

– Ладно уж, иди.

Девушка помахала нам рукой и вошла в подошедший трамвай.

– Вчера с парнем познакомилась. Сегодня на свидание пойдёт. Всю дорогу ныла, что она голову не успеет помыть, – хихикнула Валентина.

– А ты чего вредничаешь?

– Ну, чтоб служба мёдом не казалась! У них, у молодых, всё легко и просто…

Подруга, ещё глядевшая вслед дочери, повернула ко мне круглое жизнерадостное лицо.

– Какие-то глаза у тебя невесёлые.

Я не стала уточнять, что и мне в чрезмерную веселость Валентины тоже не слишком верилось. Как будто подруга скрывала от всех, в том числе и от меня, серьезные неприятности в своей жизни. Но на вопрос Вали не видела причин не отвечать.

– Да, в последнее время случается со мной всякая ерунда. Ей-богу, будто кто сглазил…

Я не собиралась рассказывать Валентине подробности происходящего, потому что готова была поспорить: она так и не избавилась от привычки всё вышучивать, а моя жизнь – вовсе не повод для её уколов. Но Валентина ухватила меня под руку с каким-то нездоровым возбуждением.

– Вот сейчас ты мне всё расскажешь, и выяснится, что у тебя нет никаких поводов для переживаний. Знаешь, я ведь недаром закончила философский факультет. И думать не думала, что смогу работать в Центре помощи в решении жизненных трудностей, но проработала восемь лет, причём небезуспешно…

Ого! А я и не думала, что такие центры существуют. В самом деле, чужую беду руками развести могут не только близкие люди, но и философы… как теперь выясняется.

– … Здесь есть поблизости какое-нибудь приличное заведение?

– Есть, – не выдержав, прыснула я, вспомнив кафе «Блудный сын». Во всяком случае, кормили в нем вполне прилично. – Давай подъедем на моей машине, у них стоянка охраняемая, а то здесь я приткнулась, где было место, не слишком удачно…

Я поймала себя на том, что делаю всё машинально: разблокировала машину, усадила подругу на пассажирское место, села за руль, мягко тронулась с места, проговорив Валентине.

– Пристегнись.

Она резко потянула на себя ремень, и его заклинило. Я освободила ремень, сама его пристегнула. И уже не поворачивала голову к своей пассажирке, аккуратно вывела машину на шоссе. Стоянка перед университетом всегда забита, и есть возможность «поцеловаться» с каким-нибудь новичком вроде меня. Чмоки-чмоки!

Валентина взглядывала с уважением, что придавало моим движениям дополнительную лихость.

– Надо же, Ивашова водит машину!

– А Терёхина – нет?

– Да как-то всё не сподобилась. Теперь уже вряд ли и научусь. Наша семейная тачка досталась мужу при дележе…

Значит, не только я прежде плыла по течению. Мне бы и в голову не пришло отказываться от машины только потому, что будто бы поздно учиться. Главное, не рано! В этих словах для меня была некоторая гордость своими достижениями. Мы с Терёхиной – ровесницы, а слово – поздно – по отношению к себе она произносит, а не я.