48РАЭ Алексеев сказа, что потерпит это безобразие ещё один день (третий по счёту), и начёт принимать административные меры воздействия.

Сегодня ушли в море значительно раньше обычного — сразу после чая. Сколько ещё здесь будем стоять, никто толком не знает. Гидрологического полигона по дороге, говорят, не будет.

Наши ребята пошли разминаться на палубу, на импровизированном турнике, и за этим занятием их отловила Абрамовна, которая, вероятно ничего не слышала о здоровом образе жизни и о пользе физических упражнений для молодого организма. Увидев, что ее молодые бойцы без пользы для общего дела расходуют свою энергию, она тут же велела им отобрать ведром забортной воды, потом добыть несколько проб планктонной сеткой и взять пробу шуги специальной металлической сеткой в форме воздушного змея. На их счастье, черпак ей на глаза не попался. После выполнения всего цикла работ, парни даже на ужин опоздали, чего раньше за ними не наблюдалось.

1 Апреля 2003 г., вторник, лежим в дрейфе у ст. Мирный. Ветер 95о; 19 м/сек, Твоз. = — 8оС. Р= 978 НРА. Пасмурно и ветрено. С утра помогали Петру с его командой чистить овощи, в прошлый раз они помогали нам. После окончания работы забыл взять свою куртку — пришел через 10 минут куртки уже не было, кто-то ее прихватил.

Неожиданно в каюту заглянул Леонтьич и сославшись на Инну спросил, не хочу ли я полететь на о. Буромского для подготовки места захоронения трех умерших полярников. Я отказался, совсем меня не радует вид могил. С одной стороны, остров Буромского (назван так в честь гидролога, первого погибшего в Антарктике советского учоного-полярника) место, конечно, интересное — это маленький красивый скалистый остров, населённый большой колонией пингвинов Адели, которую я наблюдал с борта в бинокль. Но с другой стороны, остров этот — кладбище полярников, погибших в Антарктиде или привезенных сюда и захороненных здесь в соответствии с их последней волей. Так случилось, например, с известным советским полярником И.А. Маном, который в 1955 году был капитаном дизель-электроход «Обь», флагманом Первой советской Комплексной антарктической экспедиции, завещавшим похоронить себя в Антарктиде.

К счастью меня выручил Дениска, который тут же продрал глаза и со своей верхней койки прохрипел сонным голосом: «Я хочу». Леонтьичу же я объяснил, что Инна, наверное, ошиблась, и перепутала меня с Денисом. Леонтьич без видимой охоты согласился на замену, мне он, всё же, доверяет больше. После этого, однако, погода стала на глазах ухудшаться и, к середине дня, порывы ветра достигали скорости 35 м/сек, а при таком ветре не то что летать, а даже ходить почти невозможно! По спикеру было объявлено, что в связи с сильным ветром выход на открытые палубы запрещается. Судно ушло в открытый океан и до вечера оставалось там. Я же опять, с превеликим удовольствием, сходил в баню, где разговорился с геологом со станции Дружная. Ничего интересного, чего бы я уже не знал, он мне не поведал, но подтвердил мою догадку с покрытием дульников бесцветным лаком в целях их сохранения в условиях московской квартиры и посоветовал после этого их меньше касаться.

21:30. Решил посмотреть, что творится снаружи. Ничего хорошего. Жуткий ветер с пургой: скорость ветра — 33 м/сек, видимость не более 50–60 м. Дрейфуем в открытом море к СВ от Мирного. На палубе, по дороге к лаборатории, намело сугробы. Обычно, когда мы входим во льды, то качка прекращается — льды не дают морю волноваться. Сейчас, однако, качка ощущалась, и на верхних палубах качает довольно сильно. Когда же я вышел на палубу первого уровня (где наша лаборатория), то даже и не сразу понял в чем дело — ледяное поле за бортом как бы дышало, поднимаясь и опускаясь с амплитудой в несколько метров. Ветер раскачал море так сильно, что оно не могло успокоиться и подо льдами. Тут-то я и вспомнил «визжащие шестидесятые» английских моряков.

2 Апреля 2003 г., среда. 9:20, штормуем в 47 милях (85 км) к СВ от ст. Мирный. (66о07,82’S; 94o41,54’E, гл. ~ 300 м). Судно: 67о, 1,6 узлов (0,7 м/сек). Ветер 102о; скорость до 33 м/сек (ураганной силы), Т воздуха = — 4,4оС, Т воды –2,4оС Р= 960 НРА. Пасмурно, шторм и снег. Высота волн 4–5 метров.

С утра поговорил с Будрецким Арнольдом Богдановичем о пропаже своей синей куртки; он обещал разобраться на камбузе. В обед подошел Леонтьич. «У тебя, что ли, куртку сперли? У меня — говорю. Ну теперь в твоей куртке камбуз ходить будет!».

20:30. Погода не меняется, днем давление еще немного упало. После чая по судну пополз устойчивый слух, что нам предстоит вернуться на Новолазаревскую — у кого-то там случился инфаркт или что-то в этом духе. Никакой официальной информации конечно же нет, так что придется ждать, что же будет дальше. В 21:30 по спикеру передали: «Горбунову (это наш главный доктор в экспедиции) срочно подняться в радиорубку». Наверное, опять по поводу Новолазаревской. Ох, не к добру все это!

3 апреля 2003 г., четверг, 9:20, возвращаемся к ст. Мирный. (66о08,49’S; 94o08,40’E). Судно: 260о, 13 узлов. Ветер 56о; скорость 12 м/сек, Т воздуха = — 1,3оС, Т воды –2,3оС. Пасмурно, идет снег. Море почти успокоилось. Заметно потеплело. Давление поднялось практически до нормы. Идем сквозь снежуру. Это новый для меня термин, который я услышал только сегодня. Он обозначает снежные разводы, полосы и поля снега на темной морской воде. Это одно из самых начальных состояние ледового покрытия, которое в открытом море мы наблюдаем уже третий или четвертый день. С утра нам сказали, что находиться в районе Мирного будем скорее всего до 10 апреля — не уйдем, пока не скачаем остатки горючего и не похороним трех полярников, которые дожидаются нас на станции. Что касается возвращения за больным на станцию Новолазаревская, пока ничего конкретного не известно.

12:15. Находимся где-то на подходе к Мирному. Пасмурно и туман, видимость не более 100 м. Идем как в молоке. Проходим сквозь сплошной блинчатый лед, который расстилается вокруг нас насколько хватает видимости. Вся эта масса серо-белых блинов колышется как в фантастическом фильме по роману Станислава Лема про Океан Солярис, в какой-то степени, напоминая своим строением поверхность гигантского внеземного мозга. По