– Иллюзия собственного всесилия.

– Хороший ответ, – согласился Орсон. – Но еще это и психическое расстройство, о чем также нужно помнить.

Преподаватель помолчал с полминуты, и в аудитории воцарилась полная тишина. Когда Орсон заговорил снова, его голос был наполнен четким мелодическим резонансом.

– На дворе тридцать девятый год от Рождества Христова, – начал он. – Вы – римский сенатор, и молодой император Гай Калигула пригласил вас с женой посмотреть на бои гладиаторов.

Во время небольшого перерыва, пока казнят преступников из низших слоев общества, бросая их на растерзание зверям и на потеху ликующей публике, Калигула встает, берет вашу жену за руку и в сопровождении телохранителей уходит.

Вы прекрасно понимаете, что происходит, и это понимают и другие сенаторы, поскольку то же самое уже происходило с их женами. Но вы ничего не делаете. Вы сидите на каменных ступенях под голубым весенним небом и смотрите, как львы гоняются за добычей.

Через час Калигула возвращается с вашей женой. Когда она садится рядом с вами, вы замечаете у нее на лице багровую ссадину.

Ваша жена взволнованна, одежда на ней порвана, она упорно не смотрит вам в глаза. Вместе с вами были приглашены еще шесть сенаторов, и вдруг Калигула обращается к ним. «Груди у нее слишком маленькие, – говорит он так громко, чтобы слышали все. – В сексуальном плане она абсолютно не интересна. Я лучше посмотрю, как кормят львов, чем трахну ее… еще раз».

Император смеется и хлопает вас по спине, и все подхватывают его смех. Никто не смеет возразить Гаю Калигуле. Никто не смеет пойти наперекор императору. Это раболепие чистой воды, и вы внутренне кипите, жалея о том, что приняли приглашение Калигулы и пришли сюда. Однако всего одно слово против императора будет означать смерть для вас и всех ваших близких. Так что лучше молчать и молить богов о том, чтобы Калигула больше никогда вас не приглашал.

Шаги Орсона приближаются к двери. Я отступаю вглубь коридора, однако он подходит только для того, чтобы зажечь свет. Аудитория наполняется шумом студентов, раскрывающих свои тетради.

– В следующий четверг, – говорит Орсон, – мы продолжим разговор о Калигуле. Я обратил внимание на то, что сегодня на лекции присутствуют далеко не все, и это, по-видимому, как-то связано со снегопадом, прошедшим этой ночью в горах.

Студенты дружно рассмеялись. Не вызывало сомнений, что они обожают своего преподавателя.

– В следующий четверг будет контрольная работа по Калигуле. На знание основных фактов. Когда он родился? Когда стал императором? Как и когда умер? Если вы прочитаете двадцать первый параграф учебника, думаю, никаких проблем у вас не возникнет. Надеюсь, вы найдете Калигулу одним из наиболее противоречивых, загадочных и в то же время недооцененных правителей Древнего Рима. – Орсон помолчал. – Желаю вам хорошо провести выходные.

Я услышал звуки закрываемых тетрадей и застегиваемых рюкзаков. Казалось, студенты разом поднялись и устремились к двери. Орсон сейчас также выйдет в коридор.

Дверь напротив была распахнута настежь. Протиснувшись сквозь толпу студентов, я незаметно проскользнул в полумрак большой пустой аудитории и, закрыв за собой дверь, стал следить в щелочку за появлением Орсона.

Спустившись по ступеням, Орсон пошел по дорожке. Я ждал в фойе Говард-холла, следя за ним в окно у входной двери. Облаченный в бежевый шерстяной костюм, при красном галстуке-бабочке и зеленых подтяжках, Орсон держал в руке коричневый портфель, а на носу у него красовались очки в золотой оправе. Когда он миновал бельведер, я открыл дверь и вышел следом за ним. Орсон быстрым шагом пересек университетский городок и скрылся в Джерард-холле.

Когда я подошел к этому зданию, снова пошел снег. Температура понизилась, и небо, утром чистое, затянуло низкими серыми тучами, цепляющимися за вершины гор.

Джерард-холл был одним из самых маленьких зданий в городке – узкий, в два этажа. Название было высечено на каменной плите над входом. Стоя на холоде перед зданием, в котором находился Орсон, я почувствовал себя совершенно беззащитным. Его кабинет находился на втором этаже, однако сейчас он мог быть где угодно, и хотя на значительном удалении я чувствовал себя в относительной безопасности, у меня не было сомнений, что вблизи мой брат сразу же узнает меня по глазам.

Минут пять я просидел у входа, собираясь с духом, чтобы войти внутрь. Но когда я наконец встал и протянул руку к двери, послышались шаги по дубовому паркету, и я, заглянув в окно внутрь, увидел появившуюся из коридора фигуру. В тот самый момент когда дверь открылась, я отвернулся и облокотился на черные перила.

Исходящий от женщины аромат я почувствовал до того, как ее увидел. В летах, все еще привлекательная, она легко сбежала по ступеням в туфлях на высоком каблуке. На ней было длинное черное пальто, ее светлые волосы, чуть тронутые сединой, дергались в такт ее быстрым шагам по дорожке, ведущей в город. Я снова прильнул к высокому, узкому окну рядом с дверью и, увидев только пустое фойе, повернул ручку и вошел внутрь.

В отсутствие голосов и стука пальцев по клавиатурам гул люминесцентных ламп, заливающих резким светом пыльный пол, казался оглушительным. Если верить застекленной табличке, в здании располагалась кафедра истории, и под стеклом белыми буквами были перечислены фамилии преподавателей и номера их кабинетов. В обоих концах коридора были лестницы, ведущие наверх. Недолго думая, я повернул налево и направился к лестнице, миновав четыре двери без табличек и подсобное помещение.

Со второго этажа доносился негромкий джаз. Остановившись на верхней площадке лестницы, я заглянул в коридор. Все лампы дневного света не работали за исключением одной, периодически мигавшей в противоположном конце. Единственный постоянный свет исходил из двух открытых дверей друг напротив друга, где звучали голоса, перекрывая стон саксофона.

Оставаясь в тени, я прошел к двери первого кабинета. Она была закрыта, бронзовая табличка на ней гласила: «СЧИКЕНСКИ 206». В комнате 207 напротив, из-под двери которой проникали свет и симфоническая музыка, кто-то распечатывал документы на принтере.

По правой стороне в пятнадцати шагах по коридору дверь в кабинет Орсона была распахнута настежь, из нее в коридор выливалась волшебная мелодия «Блюза в зеленых тонах» Майлса Дэвиса. Я осторожно продвигался вперед до тех пор, пока не смог заглянуть в пустой кабинет Орсона и не услышал разговор в комнате напротив.

– Я еще не готов ответить, – говорил Орсон.

– Дэвид, можно не спешить. Нам просто нужно определиться до Рождества. Полагаю, последним сроком будет двадцать первое декабря.

– Времени более чем достаточно, – согласился Орсон. – Мне только хочется прочитать все его публикации. То, с чем я уже успел ознакомиться, мне нравится, но я хочу полной уверенности, Джек.

– Полностью с тобой согласен, – сказал Джек, – и из того, что говорят остальные, следует, что доктор Гаррис нам подойдет. Те, кто читал его работы, в один голос говорят, что он знает свое дело.