Полулису окончательно захотелось оказаться подальше от этого существа.

— Ты путаешь меня с кем-то, — сказал он устало, — Пойми это, наконец!

Она лишь покачала головой в ответ.

— Это особая ночь, Бранан, когда правда и ложь почти неотличимы, мёртвые пляшут с живыми, а ласковая тьма, окутывая этот мир, позволяет погрузиться в себя, отгораживает весь остальной мир, оставляя лишь сотни отражений. Это время, когда замыкается круг года, когда смерть с жизнью встречаются и прорастают друг в друга… Я расскажу тебе одну из легенд о том, в честь кого мать назвала тебя. Историю о любви меж королем Брананом Чужеземцем и Мираной Цвет Аконита, юной принцессой фей.

Раока шла по хрустящему нечто, некогда предположительно бывшему костями, и старалась не допускать упаднических мыслей. До поры до времени сила воли, сдобренная последствиями интенсивных тренировок Цветения, справлялась, но — надолго ли её хватит? Как скоро ей станет наплевать вообще на все, включая даже Гора? Как скоро она окончательно потеряет себя?

В Лабиринте время работало как-то иначе, и все больше прошлая жизнь казалась сном, а эти стены — единственной возможной реальностью, которая всегда была и вовек пребудет. Воспоминания растворялись где-то за спиной, и за самые главные приходилось цепляться, как за сокровища, потому что — кто мы без своих воспоминаний?

Она ласкала пальцами свое киото, то и дело касалась спрятанного оружия и ядовитой заколки в волосах — подарки Иса, которые он называл "секретарской униформой". Ему нравилось заказывать у мастеров, работающих на семью и Службу Безопасности, что-то для Раоки, и преподносить это в своей собственной неповторимой манере. "Будь добра носить то, что мне нравится, коль уж торчишь у меня в прихожей!" — его голос прозвучал в голове, воскрешая воспоминания того дня: и ветер, шевелящий шторы, и птиц, купающихся в воздушных потоках прямо напротив окон княжеской резиденции, и смеющегося Гора, вольготно развалившегося на свет кресле, и Иса с ехидно блестящими глазами… Она цеплялась за эти воспоминания, как утопающий, ибо была готова расстаться с чем угодно, даже с жизнью, но только не с памятью о редкостных моментах душевного тепла, перепавших на её долю.

— Это довольно глупо с твоей стороны, тебе так не кажется? — лже-Ис снова обьявился рядом, как ни в чём ни бывало, идя нога в ногу, — Уж ты-то получше других должна понимать, что я — никакое не чудовище. Для большинства моих гостей Игра — не просто братская могила, а реальный способ освободиться, шанс пойти дальше.

— Дальше?

— В другую жизнь, — сказал её спутник негромко, — Те, кто доходит до этого уровня Лабиринта, не становятся источником питания для меня. Они просто засыпают, чтобы проснуться… другими.

— Кем именно?

— А вот здесь как повезёт, — усмехнулся он, — Но боли, что терзали их на протяжении всего времени, отходят в прошлое. Ты пережила уже нечто подобное… Помнишь?

И чёрная пустота над Лабиринтом расцвела вдруг мерцанием магического фейерверка, воскресив в памяти другой день и другое воспоминание.

— Ты очень устала, — сказал лже-Ис спокойно, — И это нормально с учётом пройденного тобой пути. И это то, что ты хотела в тот момент — начать заново. Почему бы тебе не принять этот шанс?

Раока молча смотрела, как в свете салюта сотканные из мёртвой плоти стены обращаются зарослями кустарника, а кости под ногами — лесным настилом.

— Больше нет причин пугать меня мертвецами? — уточнила она с усмешкой.

— На этом уровне Лабиринта? Уже нет, все трусливые личности уже покинули Игру. Вас у меня теперь всего пятеро, зато такие… интересные, что было бы невежливо не уделить вам побольше внимания. Как ни крути, вы стоите того.

— И сейчас вы решили, что попытаться уговорить меня совершить самоубийство — хорошая идея? Мы ведь оба понимаем, что слова "превратиться во что-то другое" — это изящный эвфемизм. Как-то мне не улыбается превратиться в корм для червей или удобрение.

— Не стоит мыслить столь примитивно, ты и сама знаешь, что речь идёт совсем о другом. Не буду врать, у тебя есть шанс победить. Но что потом? Тебе ведь придётся снова вернуться в собственную шкуру и снова быть собой. И помнить.

Раока промолчала, но в глубине души шевельнулось понимание — да, было много того, что ей хотелось бы забыть.

— Как думаешь, сколько стен этого Лабиринта можно было бы построить из тех, кого ты убила своими руками — по приказу разных правителей? — сказал он, вторя её мыслям, — Сколько лжи, грязи, насилия оставила ты за спиной? И есть ли возможность прекратить это? Ты сменила страну на страну, одну секретную службу на другую, но игра продолжается, и ты уже не сможешь отказаться от неё. От себя. А я всего лишь предлагаю тебе свободу, Раока Крылья Ночи.

Фейри ничего не ответила, любуясь салютом. Зрелище воскрешало воспоминания о боли, готовности умереть и драконьих глазах, взирающих на неё из темноты угасающего сознания. В голове, сталкиваясь и путаясь, роились обрывки мыслей.

В какой-то момент слабеет даже страх, отказывает даже инстинкт самосохранения; жизнь, своя или чужая, окончательно перестает иметь значение, смерть превращается в обыденность, смолкают все голоса, кроме того, что отдает приказы. И тогда уже наплевать, насколько опасно очередное задание, каков сопутствующий ущерб, потому что единственное твое желание в перерывах между развесёлыми кровавыми приключениями — пусть это кончится, как-нибудь, но только быстрее. Не каждый поймёт, как щедро и заманчиво твоё предложение; думаю, многие соглашались.

..Да, Раока могла бы сказать подобное, но каков смысл? Он и сам все прекрасно знал, а она очень, очень устала. Настолько, что ноги подогнулись, и она рухнула на пахнущую дымом и прелой листвой землю, глядя, как всполохи непрекращающегося фейерверка подсвечивают низкие тучи. Искры, падающие вниз, не растворялись, как положено порядочной магии иллюзий, а начинали кружить вокруг на манер стаек летающих светлячков.

— Моя девочка, — пальцы Иса ласково огладили лицо, — Ты так устала, милая. Никто никогда не видел, как тебе страшно и больно, не понимал, что именно разрывает, сжигает тебя изнутри. Ты была одна… но я здесь, с тобой. Я обниму тебя, и боль навсегда пройдёт.

Раока сглотнула невесть когда хлынувшие из глаз слезы, глядя на кружащие в воздухе огоньки. Это было дивно красивое зрелище, от которого воспоминания о жизни почему-то отдалялись, растворяясь без остатка. Хотелось навсегда остаться в этом моменте и ни о чём не волноваться…

— Я так люблю тебя, — прошептала Раока, — Так рада, что у него твоё лицо. Знаешь, я снова хочу сидеть вместе с тобой и Гором, слушать шутки и делать вид, что обижаюсь на твои придирки. Я хочу вернуть и вернуться, победить в игре, но все больше мне кажется, что это невозможно, что одна игра сменит другую, и дальше не будет ни шанса это прекратить. Ис, Гор, вы подарили мне жизнь, я так хочу вас спасти, но мне так страшно, так больно помнить… Я так устала…

Да, просто нагло пользовалась тем, что здесь, в темнейших глубинах неведомого и неназываемого, никто реальный не услышит её. Воспитанница Цветения — одна из лучших в потоке! — она не умела говорить таких слов, хотя ей хотелось, так часто хотелось быть просто слабой, хотя бы иногда. Так почему бы не сказать об этом сейчас, когда душевной боли стало так много, что она даже не чувствуется?