Бран дёрнулся и, обернувшись, уставился на худенькую невысокую эльфийку в простом белом платье, так непохожем на вычурные наряды остальных. Она казалась юной, совсем ребёнком, и было в её громадных синих глазах, темнеющих к зрачку, что-то знакомое и зовущее, отчего хотелось её обнять.

— Здравствуй, незнакомка, — зачем-то сказал лис.

— Здравствуй, смертный, — ответила она, — Рада встретить тебя снова.

С этими словами красавица медленно моргнула и небрежным жестом отбросила назад прядь синих густых волос. В тот же миг воздух вокруг них, на миг замерцав, стал непроницаем для окружающих звуков.

Бран мысленно присвистнул. Он сам учился на мага и прекрасно знал, как молодёжь любит красивые жесты, пафосные речи и дурацкую мишуру. К сожалению, не сразу — и не ко всем — доходит, что настоящий высокий класс не имеет ничего общего со зрелищностью и пафосом. Колдовать походя, естественно, как дыхание, легко и небрежно, без жестов и слов — вот где пряталось настоящее мастерство, и юная босоногая девица с большущими сияющими глазищами была в крайне небольшой группе существ, им владеющих. И так ли она молода? Фейри, чтоб их… Бран помнил наставление Раоки и теперь отчаянно пытался решить, стоит ли попытаться сбежать от сей девицы (вот уж был бы побег века, всем местным на смех).

— Эти думы тебе не к лицу, мой господин, — улыбнулась она, показывая очаровательные ямочки на щеках, — Не стоит пытаться сбежать от меня, на этот раз все равно не получится. Но поверь, нигде на подлунном свете тебе не будет безопаснее, чем здесь и сейчас, со мной.

Полулис уже открыл рот для язвительного ответа, но все же сподобился его проглотить, заменив галантным:

— Боюсь, вы путаете меня с кем-то. Встреть я вас хоть раз, вовек бы не забыл!

И он не лгал, хотя это была вовсе не ода неземной красе незнакомки — разных видали, как-никак, лиги дорог за спиной. Однако же было в эльфийке что-то пряное, манящее, отталкивающее, она была как война: кажется, век бы не видал, а все равно рвёшься назад. Так что да, он бы не забыл такую — да ни за что, жизнь ему ещё дорога.

— Мужчины, — сказала фейри с не то напускной, не то настоящей печалью, — Всегда так говорите, но все равно — забываете… Ты пришёл сюда с юной Раокой?

— Да, — врать полулис не видел смысла.

— Кто она для тебя? — вопрос был задан нейтральным тоном, но нечто странное, ревнивое сквозило в нём.

— Начальница, — он снова ответил правду. Его собеседница покачала головой:

— Дивно же ты сплетаешь наши дороги, Пряха… сколько разных нитей — здесь и сейчас. С другой стороны, такая уж это ночь. Пить будешь?

"Ничего не ешь и не пей…"

— Нет, спасибо. Трезвость — наше все, да-да!

Она скептически улыбнулась, но язвить не стала, вместо этого повернулась, наблюдая за устроенной соотечественниками вакханалией.

— Ты не пойдёшь к ним? — спросил Бран, — Без тебя ведь танцуют.

Не то чтобы он всерьёз надеялся отослать её, но мало ли…

— О, нет, — она звонко рассмеялась, и звук был, словно разом зазвенели серебристые колокольчики, — Это больше не мой долг. Я однажды победила в Игре и с тех пор не должна танцевать.

— В Игре?…

— Той, где сейчас юная Раока.

— Тебя тоже когда-то сожрала та статуя?! — Бран сам не мог бы объяснить, почему, но это ему жутко не нравилось — мысль о том, что синеволосой красавице причиняли боль, угнетала. Умом полукровка понимал, что стоящее перед ним существо, мягко говоря, не беспомощно — но так ли легко порой примирить ум и сердце?

— Можно и так выразиться, — фыркнула фейри, — Но да, я вошла в статую и вернулась. По крайней мере… надеюсь, что вышла оттуда именно я.

По спине полулиса пробежал холодок.

— Значит, и Раока вернётся?

— Не обязательно, но шанс есть, — отозвалась красавица лениво, — Впрочем, это уже не так важно, потому что главную из своих задач девочка таки выполнила.

— Да? И какую же? — не то чтобы полулис всерьёз рассчитывал на ответ, но мало ли.

— Она привела тебя, — сказала синеволосая фейри и нежно улыбнулась.

Ну да, фейри и их излюбленная игра во внезапную и внеземную любовь, конец которой на практике никогда не оказывается счастливым… Бран покивал в ответ в ответ с деланным пониманием:

— Позволь угадать — ты полюбила меня с первого взгляда?

— Нет, с первого — возненавидела, — насмешливо отозвалась она, — До сих пор ненавижу, если разобраться.

— Да ты знаешь толк в комплиментах… — восхитился полулис, — И чем же это я заслужил эдакое отношение?

Она повернулась к нему всем корпусом, улыбнулась так, будто обнажала что-то надёжно спрятанное. И от этой улыбки, больше похожей на гримасу боли, в душе у парня странно зашевелилось нечто, будто эхо воспоминаний, которых, разумеется, быть не могло — но они были.

— В тебе всегда всего слишком, смертный, — сказали они хором — девушка и эхо, сливаясь походя в одну фигуру, застывшую на грани снов и реальности.

— Сочту за комплимент, моя принцесса! — откликнулся Бран, вторя неясным воспоминаниям.

В её глазах при этих словах отразилось столько, что не сосчитать: боль, шок, волнение, ярость и жгучая, почти болезненная надежда. Все это было столь сильным и неистовым, что по спине полулиса пробежал вполне ощутимый холодок чистейшего ужаса: что бы тут ни происходило, за кого бы она его ни принимала, девушка была безумна, а значит, непредсказуема и опасна.

Видимо, она поняла, что показала слишком много — снова отвернулась, уставилась на буйство сородичей, вновь позволив ему любоваться худенькой спиной и водопадом поистине роскошных волос.

— Хватит о сложном, смертный — в самую тёмную ночь-то! — сказала она с преувеличенной веселостью, — Скажи лучше, как тебя зовут?

Полулис хотел съязвить что-то навроде: "Мы ведь знакомы, сама говорила. Так зачем спрашиваешь?" — но почему-то не решился.

— Бран, — ответил он просто. Её плечи болезненно напряглись.

— Это в честь короля Бранана?

— Да, матушка увлекалась древнейшей историей, и мне перепало… имечко, — сердце защемило.

Благодаря Гэрри, принцу Ликарии, ныне благополучно взошедшему на престол, Бран в своё время не просто присутствовал на казни матери, но и мог наблюдать происходящее, так сказать, из королевской ложи, то бишь — во всех подробностях. Это зрелище отпечаталось в истерзанном бессонницей сознании, как клеймо (к тому моменту палачи не позволяли ему спать уже пятые сутки) и принялось с завидной регулярностью являться в кошмарах.

Почему он вообще заговорил о матери с безумной эльфийкой? Может, что-то в воздухе?..

— Почему тебе больно? — вдруг спросила безумица, повернувшись, — Ты пахнешь болью, и твоё сердце стучит так прерывисто… О чём ты думаешь, смертный? Что бы это ни было, просто скажи — я уничтожу любого, кто огорчил тебя.