Но главный, настоящий подарок он сделал самому себе, разделив дорогие сердцу воспоминания с теми, кто способен их оценить. Не то чтобы от этого возникло чувство, будто родители по-прежнему живы, – нет. Но зато они по-прежнему ценны.

Он щелчком раскрыл нож и отхватил лишнюю замазку. Но не остановился на этом, а продолжил зачищать, пока не расковырял малюсенькую трещинку.

И увидел сквозь неё полоску залитого солнцем пола. И почти услышал, как его дом облегчённо вздыхает.

Нет. Не его дом. Пока – не его.

Он двинулся по дорожке, с каждым шагом всё неувереннее. Как-то встретит его Вола после всего, что он устроил перед уходом? После тех ужасных слов, которые он ей сказал – и которые были враньём. И после того момента в грузовике, когда она сказала, что он ей как семья, а он сжал зубы и проглотил слова, которые были правдой.

Дойдя до гранитной плиты-ступеньки, он снова подумал, не сбежать ли. Но было поздно.

Вола стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Когда он приблизился к сетчатой двери, повернулась на звук. Поднесла к лицу краешек фартука. Что она смахивает, подумал Питер, муку́ или слёзы? Потому что ему самому внезапно захотелось плакать.

И тогда она подняла руку и поманила его в дом.

Он скинул с плеч рюкзак, привалил к распахнутой настежь деревянной двери, потом потянул на себя сетчатую дверь и переступил порог.

Вола шагнула к нему, и этот шаг был похож на вопрос.

– Ты пришёл.

– Ага, – сказал он и тоже сделал шаг. Тоже вопросительный.

Он унюхал запах персиков с корицей, тихонько булькающих в сиропе на плите, и растопленного масла. И понял вдруг, что зверски голоден.

О чём Вола, похоже, догадалась.

– Может, мне накрыть ещё на одного едока? – спросила она как бы невзначай.

– Может. Спасибо.

– И должна предупредить: скорее всего, вот-вот появится твой дед.

Питер вгляделся в её лицо, пытаясь угадать смысл сказанного.

– Каждое воскресенье, в одно и то же время, как часы. Говорит, это чтобы подсобить мне по хозяйству, но… ладно, пусть говорит что хочет. Затеял перекрывать крышу сарая. И всегда заканчивает работу ровно перед ужином.

– Он что, каждую неделю с тобой ужинает?!

– Да. Но он приходит не ради еды. Он приносит газеты за всю неделю. Все заметки о Воинах Воды обведены кружочками. Читает их мне вслух, пока я готовлю. Потом гадает, где ты и что с тобой. Вот увидишь, он обрадуется нежданному гостю.

– Вообще-то, честно говоря… двум нежданным гостям. Я не один.

Вола глянула ему через плечо на сетчатую дверь.

– Нет, – сказал Питер, – не в этом смысле.

И он внёс в дом свой рюкзак. При виде выглянувшей наружу любопытной мордочки Вола ахнула.

Питер извлёк из рюкзака вертлявый комок ярко-медного меха. Лисичка облизала ему лицо, словно заверяя, что будет вести себя прилично, не попадёт ни в какой переплёт, и задрыгала ногами – отпусти!

Питер поставил её на пол, и она немедленно приступила к изучению ноги и протеза Волы. Явно найдя то и другое удовлетворительным, она тряхнула ушами и с важным видом отправилась исследовать кухню.

Питер рассмеялся:

– Ей до всего есть дело. Хочет всё контролировать.

Они вдвоём наблюдали, как юная лиса гордой поступью обходит кухню по кругу. Под раковиной она остановилась, поднялась на задние лапы и принялась яростно принюхиваться.

Питер снова рассмеялся.

– Там же яйца лежат, у раковины. Она их обожает. Вся в отца.

И это не отозвалось в нём болью. В первый раз за год с лишним ему не стало больно при упоминании Пакса.

– С ней надо быть начеку, – продолжил он, – она их за милю чует. Каждый раз, стоило мне отвернуться, она тут же выпрашивала яйцо у кого-то из Воинов Воды.

– У неё голодный вид, – заметила Вола. – Может, всё-таки покормишь?

Питер взял плошку, разбил туда яйцо. А потом вспомнил Джейд, её доброту и синичку-гаичку. И протянул плошку Воле.

– Лучше ты покорми, – сказал он. – Ей нужно к тебе привыкать, если мы с ней собираемся тут жить.

Вола, с плошкой в руках, застыла на месте.

– То есть… ты собираешься, мальчик? Тут жить?

И Питер наконец произнёс те слова, которые тогда проглотил.

– Ты мне не мама, но ты мне всё равно семья, Вола. Мне с тобой спокойно, надёжно. И мне это нужно. Мне от этого хорошо. И родители были бы рады. Так что если предложение ещё в силе…

– Предложение? Какое предложение?

У Питера перехватило дыхание.

– Остаться насовсем. Чтобы это был мой дом. Ты сказала… я думал, что ты сказала…

– Ой. Нет-нет-нет. Это не было предложение. Я просто объяснила тебе, что я собиралась сделать. Оформить документы. И я это сделала. Это уже твоя собственность…

Дыхание вернулось. А вместе с ним подступили слёзы, и Питер промокнул глаза.

– Спасибо.

– Ты остаёшься, – сказала Вола тихо, как будто это было чудо. И тоже промокнула глаза. И они с Питером оба этому улыбнулись.

В этот самый момент лисичка негодующе тявкнула, словно намекая, что её слишком долго игнорируют. Вола поспешно поставила плошку на пол. Она протянула было руку – погладить, но потом вопросительно глянула снизу вверх на Питера.

– Можно, можно, – сказал он. – Она с людьми ладит. Пакс-то был знаком только со мной и отцом, остальных опасался. А у этой уже не меньше сотни Воинов в друзьях.

Лисичка дочиста вылизала миску, лизнула лодыжку Волы в знак благодарности и отправилась дальше осматривать кухню.

– Она хромает? – спросила Вола.

– Самую малость. Раньше было хуже. Уже почти незаметно, правда?

– А что это было, перелом?

Питер подхватил на руки рыжую исследовательницу, помешав ей напасть из засады на веник.

– Отравление. Думаем, тяжёлыми металлами. Потому что она пила из реки, когда воду ещё не очистили. Но одна моя подруга, Джейд, помогла мне вывести отраву из её организма… Правда, не до конца. Она никогда не сможет быстро бегать, и насчёт слуха я тоже не уверен, так что в природе она бы не выжила. Её бы уничтожил какой-нибудь хищник покрупнее.

Питер прижал лисичку к шее, думая о том, что всего лишь месяц назад он сам был хищником покрупнее, который чуть её не уничтожил.

Он опустил её на пол.

– А со мной она не пропадёт. И с тобой. И с дедом моим. И с Беном, конечно же. Астрид вообще будет от неё без ума, и…

Он осёкся под взглядом Волы – таким взглядом она смотрела на него, когда собиралась задать трудный вопрос и в ответ ждала только правду.