Даша кивнула, да действительно, сейчас появилось много альтернативно одаренных исследователей со своими взглядами на историческую науку.

— А Вера Евгеньевна чем занималась?

Снегирев ухмыльнулся в длинную бороду.

— А историк Муратова считала, что наш с вами Санкт-Петербург — древнейший античный, я повторюсь, античный город. Что его не строил Петр Первый, а он был еще за несколько тысяч лет до рождения царя-реформатора.

У Безбрежной округлились глаза.

— И что, у Веры Евгеньевны были научные доказательства так считать?

— Она считала, что были. Но вы уже не помните, какое тогда было общество. Нельзя было вслух декларировать такие смелые гипотезы. Даже сейчас к этому относятся со смехом, но настороженно. А представьте себе семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века. Сначала ее осторожно поругали, потом в ректорате пригрозили увольнением, затем сообщили, что исключат из партии, если она не успокоится. Ей сообщили, что заниматься такими глупостями она может в свободное от работы время, а студентам она должна рассказывать только официальную историю. — Матвей Павлович вздохнул.

— Представляю, как ей было сложно! — согласилась Дарья.

— Да, вы правы. Но Вера Евгеньевна была настоящим ученым, ей было важно докопаться до истины. Она просто бредила наукой, и когда ее выводы стали отличаться от официальной доктрины, она забеспокоилась. Тем более что в ректорате стали на нее давить. Сейчас с этим просто — можно на ютубе снимать фильмы по любой исторической теме, а тогда все запрещали…

Снегирев на время замолчал, почесал свою бороду, а потом продолжил:

— Вы знаете, мне кажется, Вера Муратова нашла что-то сенсационное по теме строительства Петербурга. Она была очень взволнована на лекциях, довольно улыбалась. А потом как-то в разговоре обмолвилась, что о ней скоро узнают в историческом сообществе, что Петр и Павел откроют ей свои тайны.

— Петр и Павел? Это она о ком? — удивилась следователь.

— Я думаю, это она о Петре Первом и о Павле Первом.

— А что потом случилось?

— А потом у нее в семье что-то произошло, то ли с внуком, то ли с дочками, Муратова сама написала заявление об уходе, сказала, что ей нужно дома сидеть. Она потом, кажется, с домашними проблемами разобралась и писала книги, сидя на даче, где-то во Всеволжском районе.

Снегирев кашлянул.

— Это все, что я могу вам сказать о Вере Евгеньевне, она действительно была хорошим человеком и великолепным ученым. И очень хорошо, что ею заинтересовались, наконец-то заинтересовались. Про нее в газете должны написать, — с гордостью сообщил он.

— Что? В газете? В какой газете? — вскинула брови Безбрежная.

— Я думал, вам рассказали, — удивился Снегирев. — Где-то недели три назад сюда, к нам на кафедру, приходил приятный молодой мужчина, журналист. Тоже все расспрашивал про Веру Евгеньевну, спрашивал, по каким темам она работала. Где ее бумаги можно найти и все такое.

— А как звали журналиста? Из какой он газеты? Он вам документы показывал? — быстро засыпала вопросами Даша.

— Что? Ну да, какая-то корочка у него была, красная вроде, — медленно протянул Снегирев, а потом захлопал глазами: — А он что, не журналист? А кто тогда?

— Думаю, что не журналист! Случайно, не этот мужчина? — Следователь показала ему фотографию Владислава Сидорчука.

Матвей Павлович внимательно рассмотрел ее, а потом с сожалением вернул:

— Нет, не этот. Тот посимпатичнее и помускулистее был, и еще усы у него темные такие, и очки тоже.

— А как он представился?

Снегирев задумался, даже закрыл глаза от усердия:

— Вася-Ваня-Вова?? Что-то в этом стиле, но я не помню.

— А газета как называлась?

— Мм… «Обозрение», «Правда», «Свобода»? Я не обратил внимание.

Матвей Павлович печально вздохнул.

— А что вы ему про бумаги Веры Евгеньевны сказали? — озабоченно спросила Дарья.

— Я ему сказал, что тут на кафедре ничего не осталось, а все должно быть на даче, где она прожила последние годы жизни.

* * *

Новый день начался с привычной картины — нудный дождь за окном и старый свидетель в кабинете следователя.

— Сергей Александрович, добрый день. Спасибо, что зашли, — поприветствовала свидетеля Дарья.

— Добрый день, Дарья Николаевна, к вам разве не зайдешь, если повесткой вызывают. — Второй охранник Михайловского замка был немного сконфужен.

— Вы, наверное, уже знаете, что ваш начальник Владислав Олегович находится под арестом, его подозревают в краже картин из музея. По этому поводу и к вам есть несколько вопросов от следствия, — важно сообщила Дарья Николаевна.

— Так я вам все рассказал, что знал. Даже больше. — Сергей почесал подбородок. — Я понимаю, что не нужно было вам всю эту мистику рассказывать. Она совсем в расследовании не нужна.

— Вы мне лучше расскажите, это Владислав Олегович вам запретил рассказывать про мистику? — серьезным тоном спросила Безбрежная.

Тот кивнул.

— А про то, что он замешан в краже, он тоже запретил говорить?

Сергей напрягся.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Вы все прекрасно понимаете, Сергей Александрович. Вы что-то видели в ту ночь? Видели, но промолчали. Почему?

— Я… я не знаю… — У свидетеля пропал голос.

— Давайте я вам помогу, Сергей Александрович, у вас дети, ипотека, а тут работа хорошая, так ведь?

Михайлов судорожно кивнул.

— Сидорчук вам пригрозил?

Снова неуверенный кивок.

Даша смотрела внимательно на него.

— Ну, хорошо. Я скажу. Дело в том, что у меня отношения с женой не очень… — замямлил Михайлов.

Даша удивилась, такого она не ожидала:

— Что? Вы о чем?

— Ну, кроме жены, у меня есть… ну… любимая женщина… — ухмыльнулся Сергей.

— Любовница, — угадала Дарья.

— Ну да, и она проживает недалеко от моей работы. А иногда, когда ее муж уезжает, я… ну это… провожу время с ней.

— Понятно, в ту ночь вы были у любовницы?

— Да, — кивнул Сергей. — Леха Потапов про это знал, меня отпускал, я ему приплачивал, пиво покупал за это. А тут Леха не пришел, я по инструкции Сидорчука вызвал, а тут Ленка моя звонит — очень просит приехать. Я Владиславу Олеговичу что-то наплел, что мне домой срочно надо. Тихо, спокойно в замке, он меня сам отпустил. Я сказал, что через час буду.

— Вас не было на месте, когда произошла кража?

Сергей снова кивнул.

— Я, когда вернулся, пошел на обход, а тут как раз и увидел пустые залы, вызвал полицию.

— Почему вы сразу это следствию не рассказали?

— Сидорчук сказал, что и ему, и мне несдобровать, если узнают, что он меня отпустил. Я испугался, что до жены моей дойдет информация о Лене. Ну, короче, я промолчал.

— Сколько по времени вы отсутствовали?

— Ну, где-то с двух до пяти утра.

У Даши удивленно приподнялись брови.

— Это ваше на