всем недостаткам, был прогрессивным поэтом.

— Тебе надо пообщаться с моей подругой, — из вежливости сказал Хордин. — Она тебя скорей поймёт, она филолог.

— Не люблю филологов, — поморщился Витя.

Таким образом, у Андрея появился новый сосед — сисадмин, поэт и очередной более удачливый раздражитель его самолюбия: по красочным рассказам Витомира было ясно, что в отношениях с девушками он «уверенный пользователь».

В отличие от прочих новичков, Хордин не последовал старой алкогольной традиции и так и не проставился. За это в отделе его недолюбливали, а местами совсем не любили.

Андрей занимался кражами, грабежами, разбоем, мошенничеством и вымогательством. Точнее, их расследованием. На допросах он совмещал роль грозного следователя с ролью торопливой пишбарышни, задавая вопросы и одновременно фиксируя ответы на ЭВМ (назвать доставшуюся ему древность компьютером не поворачивался язык).

Однажды свидетелем у него проходила хорошенькая нимфа. Девушка во всех смыслах потрясала грудью и безграмотной речью, что очень мешало Хордину сосредоточиться.

— Пошла я, значит, у магазин, два разa топала, купила пару туфлей, сыру, свеклы, творогy…

«…Гражданка Головёшкина двукратно ходила в магазин, вследствие чего ею были приобретены туфли, сыр и другие продукты», — протоколировал Андрей бессвязный рассказ прелестной свидетельницы.

Он порадовался, что в их отделе больше не делали звукозапись допросов, иначе даже самое нечуткое ухо уловило бы его прерывистые вздохи из-за необъятных просторов, раскинувшихся перед его глазами.

— Хотя нет, во вторый раз я купила кое-чё другое…

— Стоп! — не выдержал Хордин. — Вы видели нападавшего на гражданку Наину Задрищенко?

— Видала.

— Так расскажите.

— Я вам про шо и говорю, пошла я у магазин…

Хордин молча страдал.

В конце октября Андрей зашёл к своей тётке, которая очень его любила, но жертвовать ради него углом в своей уютной трёхкомнатной квартире не торопилась. Тётя поставила чайник и не по-родственному скромно накрыла на стол. Сославшись на День автомобилиста, тётин муж выудил из холодильника бутылку водки. Сто грамм перепало и Хордину.

— А чай? — опомнилась тётя.

— Хочешь, сама его пей, — презрительно отрезал дядя.

— А как же кекс мой?

— Под водочку всё умнём. Ну что, Андрюх? За начало трудовой деятельности?

— Ага.

Все чокнулись.

— Андрюш, ты ещё жениться не собираешься? — ласково спросила тётя.

— Да как-то не на ком.

— Зачем ему жениться? — посуровел дядя. — Пусть гуляет.

— Да я как бы не гуляю.

Дядя посмотрел на него с недоверчивым изумлением — племяннику он больше не завидовал.

— Тебе двадцать один год. Тогда что ты делаешь?

Андрей стушевался.

— Ну я… работаю.

Дядя разочарованно покачал головой.

Когда Хордин собрался уже уходить, вернулся сын тётки Толик.

— О, Андрюха! Я тебе как раз звонить хотел. Хорошо, что пришёл. Можно с тобой перетереть?

Андрей смиренно поплёлся за двоюродным братом в его просторную комнату.

— Слышь, брат, ты же мент?

Хордин выразил своё негодование тихим стариковским вздохом.

— Я следователь.

— Ну ты же в ментовке работаешь? — уточнил Толик.

— В милиции.

— Понял. Ты не обижайся, что я по-простому. Понимаешь, у меня недавно день рождения был…

— На который ты меня не пригласил.

— Да.

— Я помню, — кивнул Андрей. — И что?

— Я заказал ресторан, всё-таки юбилей — двадцать лет.

— И что?

— Прихожу, короче, к ним, выбираю меню, расплачиваюсь, даю пятнадцать тысяч тремя бумажками. А на другой день, за несколько часов до днюхи, мне поступает звонок: «Платите снова, ваши деньги фальшивые». Ну, думаю, скоты. Как лоха, меня развести хотят — считают, раз мне срочно надо, то я уже никуда не денусь, заплачу им снова, лишь бы ничего не отменять. Приехал я туда злющий, мне подсовывают три купюры, а они ненастоящие — фантики сувенирные с надписями «Банк приколов» и «Не является платёжным средством». Я говорю: «Это чё?». Мне: «Это вы вчера так с нами расплатились». А я понимаю, что это не моё, и, конечно, начинаю орать…

— Ресторан-то приличный?

— Да как приличный? Рядовая кафешка.

— Чек был?

— Да не было никакого чека — всё на доверии, телефон им только дал.

— Во-первых, что это за место такое, где не сразу отличили настоящие деньги от сувенирных? — сказал Андрей. — А во-вторых, чека нет — где доказательство, что это вообще твои деньги, то есть фантики?

— Вот и я про то. Поэтому они и заволновались, когда я мен… милицию стал вызывать, это ж ненормально, что у них кассового аппарата нет.

— И что дальше?

— Приехали мен… милиционеры. А время идёт. Что делать с днюхой, не знаю, но понимаю, что отмечать её здесь уже точно не буду. Обзвонил друзей, сказал всем пока собираться у меня дома. А это десять человек! — возмутился Толик. — Я вообще хочу в суд подать и моральный ущерб потребовать, мне весь праздник испортили!

— А что милиция?

— Милиция приехала, опросила, что-то написала, но особого энтузиазма не проявила.

— Ну это понятно. Подумаешь, пятнадцать тысяч, они же сувенирные, а не фальшивые, так что проходит как банальное хулиганство…

— Да мне плевать! Я хочу вернуть свои деньги! Меня до сих пор трясёт, как вспомню, а они ничего не делают, только вызывают да заметки делают. Я им говорю: «Снимите отпечатки пальцев, и вы увидите, что моих отпечатков там нет».

Хордин коротко усмехнулся.

— Вот! Тот, который меня допрашивал, точно так же хмыкнул.

— Ты просто не представляешь, что такое снимать отпечатки пальцев с денег. Их же кто только не трогал, всё заляпано, все отпечатки друг друга перекрывают — не различишь.

— Но это же не деньги!

— Да, но сколько народу до определённого момента считало, что это деньги?

— Ты чё, думаешь, я такой дурак — подсунул им эти три фантика, чтобы самому себе испортить праздник? — взбесился Толик.

— Я ничего не думаю,