— Я видела у вас на комоде фотографию женщины, — призналасьдевушка. — С двумя детьми. Я думала, это ваши дети.

— Это мои дети, — печально сказала Наум, — и моя бывшаяжена. Моя Сарра.

— Вы с ней развелись? — несмело спросила Ирада.

— Нет, — грустно улыбнулся старик, — нас, евреев, часто нелюбят, еще чаще ненавидят. Но мы никогда или почти никогда не бросаем своисемьи. Для нас это единственное, что у нас есть после нашего бога. Или наравнес богом, я этого точно не знаю. Она умерла.

— А дети? — шепотом спросила Ирада.

— И они тоже, — сказал старик. Он тяжело вздохнул. — Вовремя войны. У меня была открытая форма туберкулеза, и меня не взяли в армию.Мы жили в Ленинграде и очень сильно голодали. Мы не успели эвакуироваться наБольшую землю. Вернее, жена не захотела меня оставить. Я был очень болен, и ониостались со мной. А когда я поправился, заболела моя Сарра.

Он помолчал.

— Когда я немного поправился, то стал добывать еду длядетей. Нам даже удалось выстоять зимой сорок первого, когда люди умирали наулицах. У нас была обтянутая кожей мебель, и мы варили из этой кожи разныесупы, кормили детей, чтобы они не умерли с голода. А когда наступила весна, мнеудалось договориться и отправить семью на Большую землю. Сарра плакала, нехотела уезжать, но я настоял. Я очень боялся, что они останутся в городе иснова будут голодать.

Ребята тоже не хотели уезжать. У нас были близнецы. Им былоуже по шесть лет.

Он закусил губу. В глазах блеснули слезы.

— Они сели на катер. Я сам помогал детям. Сам поднимал их наруки и передавал жене. Как она мне тогда улыбалась. Нам казалось, что самоестрашное уже позади. Был такой хороший весенний солнечный день.

Он судорожно вздохнул.

— Я работал тогда в порту. Меня взяли на работу, и я сампомогал отправлять этот катер. На нем было столько детей. Столько детей, —повторил он, — а день был солнечный. Я видел, как появился этот самолет. Видел,как мне махали мои ребята, видел, как улыбалась Сарра. А потом самолет сбросилбомбу.

Только одну бомбу, одну-единственную. Наверно, он уже где-тоотбомбился и у него оставалась только одна бомба. И чтобы не возвращаться сней, он бросил эту последнюю бомбу на катер с детьми. Он видел, что там былидети. День был такой светлый, ясный. Облачности почти не было. До сих порнепонятно, как ему удалось так внезапно подобраться, почему его не сбили. Но онсделал круг над катером и бросил свою бомбу. Он не мог не видеть, что там небыло никого, кроме детей.

Это был катер для перевозки пассажиров. И ясно был виденбольшой красный крест.

Там даже не было раненых. Только женщины и дети.

Ирада открыла рот от ужаса, не в силах вымолвить хоть слово.

— Бомба попала в катер, — продолжал старик, — прямо у меняна глазах.

Она летела с таким противным свистом, а дети подняв головы,смотрели, куда она упадет. Ленинградские дети, выжившие в блокаду, знали, чтотакое свист бомбы…

— Он перевел дыхание и сказал:

— А потом она упала.

Наступила тишина. Часы на кухне почти неслышно отсчитывалиход времени.

Ирада сидела, боясь пошевелиться.

— Больше я ничего не помню, — невесело закончил старик. —Потом мне рассказывали, что я закричал и бросился в море. До сих пор непонимаю, как я могу всего этого не помнить. Наверно, я пытался доплыть докатера, помочь кому-нибудь из оставшихся в живых. Но катер был маленький, абомба большая. И, кроме двух моряков, никто не спасся. Никто. А меня самого струдом спасли. И с тех пор я знаю, что такое ад. Но он начинается не тогда,когда на твоих глазах бомба попадает в катер с твоими детьми. А ты стоишь исмотришь. И не тогда, когда ты прыгаешь в море и кричишь от боли. Он наступает,когда ты живешь после них больше пятидесяти лет и помнишь о них каждый день. Икаждый день видишь, как бомба летит на этот катер. Я знаю, что такое «вечностьболи». И если на небесах на самом деле есть ад, то это очень страшно. Онипогибли все. И Сарра, и ребятишки. А я с тех пор остался один.

Ирада вдохнула, словно хотела что-то сказать, захлебнулась ивдруг разревелась, опустив голову на руки. Старик тяжело поднял руку и погладилее по волосам.

— Я понимаю, — сказал он, — это очень больно, когда теряешьблизкого человека. Очень больно и страшно.

Она продолжала плакать. История семьи старика ювелирапотрясла ее, словно она сама внезапно увидела, как катер отходит от причала,как улыбается женщина, как смеются дети. И как, заслоняя солнце, на них летитбомба.

— С тех пор я не люблю солнечные дни, — задумчиво сказалстарик, — и не могу слышать немецкую речь. Это, наверно, странно, как тысчитаешь?

— Нет, — всхлипнула она, — не странно.

— Странно, что я вообще рассказываю тебе эту историю, —словно размышляя вслух, сказал старик, — странно, что вообще сейчас вспомнилэту бомбежку. Это моя боль, и она живет во мне уже много лет. И не было ниодной ночи, ни одного дня, ни одного мгновения, когда бы я не помнил мою Сарруи моих детей. Это моя боль, — он снова замолчал и сказал, — в сущности, все этостранно. Ведь ты не можешь облегчить мою боль, а я це могу облегчить твою. Нокогда рассказываешь, когда пытаешься рассказать о своей боли, становитсячуточку легче. Ты не можешь взять мою боль, а я не могу взять твою. Но мы можемпонять друг друга, а это уже совсем неплохо.

Он тяжело вздохнул. Потом убрал руку с ее головы.

— Ты, наверно, мусульманка, а я еврей. Старый верующийеврей, который ест свою мацу и соблюдает субботы. Но именно поэтому я рассказалтебе свою историю, девочка, чтобы ты поняла — в жизни бывает всякое. Важно несломаться, важно не поддаваться обстоятельствам. И тогда ты сможешь изменитьобстоятельства, которые складываются против тебя.

— Я поняла, — она уже перестала плакать, слезы высохли.

— Ну вот и отлично. Пойдем смотреть телевизор, — предложилстарик. — У меня, правда, старый телевизор, но он неплохо показывает. Когда яхочу его смотреть. А в последние годы у меня почему-то редко бывает такоенастроение.

Они прошли в комнату. Старик подошел к телефону. Поднялтрубку, набрал номер.

— Алло, — сказал он, — это говорит Наум Киршбаум. — Я хотелбы с вами встретиться. Да, если можно, завтра утром. У меня к вам важное дело.Спасибо, я приеду ровно в девять часов утра.

Он положил трубку, задумчиво посмотрел на девушку.

— Сейчас ты пойдешь спать, а утром я поеду к своему другу.Он поможет тебе с паспортом. Если у тебя появится международный паспорт, тысможешь выехать в Германию и получить там свои деньги. Раз ты знаешь код,значит, они положены на предъявителя и тебе выдадут любую сумму. А если даже невыдадут, то я готов отправиться с тобой и помочь тебе с получением денег.