– Не волнуйся. Видала и хуже. – Она набирает стакан воды и шлепает на стойку перед Домиником.

– Пей, – приказываю я, и, хотя он ворчит, ему удается сделать пару глотков. – Ты что-нибудь ел? – Пожатие плечами я принимаю за «нет». – А еда у вас есть? – спрашиваю я у барменши.

– Только фри и картофельные шарики, – отвечает она, и я заказываю того и другого.

Я не хочу уходить, пока он хотя бы немного не поест, поэтому взбираюсь на высокий по собственный меркам стул рядом с ним. Прибывают наши жировые бомбы, а вместе с ними – бутылка с кетчупом. Кетчупа в ней столько, что, ударяя по ней ладонью, я выгляжу так, словно занимаюсь чем-то непристойным.

– Вау. А ты любишь пошалить, – говорит Доминик.

Я еще раз сильно встряхиваю бутылку, пока наконец не появляется кетчуп.

Хотя бар и выглядит так, что я лишний раз подумала бы, стоит ли есть местную стряпню, еда хрустящая и идеально просолена. Понедельник, одиннадцать часов вечера, и я ем картофельные шарики в пивнушке со своим бывшим заклятым врагом. Моя жизнь окончательно утратила здравый смысл.

Когда он достаточно наедается, чтобы больше не качаться на месте, я понимаю, что теперь можно уходить. Он пытается, но не может достать бумажник из заднего кармана, поэтому я извлекаю собственный.

– Я тебе верну, – говорит он.

– О, не сомневаюсь.

Барменша возвращает мне кредитку.

– Хорошего вам обоим вечера.

Вам обоим. Это не намек на то, что мы вместе, а простое утверждение: мы два человека, которые в одно и то же время выходят из бара.

Сегодня понедельник, но это ничего не значит для Кэпитол-Хилл[30]. Хипстеры слоняются у баров, прохладный апрельский воздух пропитан сигаретным дымом и травой. Доминик без куртки – на нем только выправившаяся синевато-серая рубашка, в которой он был на работе.

Он закидывает руку мне через плечо и опирается на меня, что, учитывая разницу в росте, должно выглядеть комично. Посомневавшись, я обхватываю его за талию, чтобы поддержать. Мы близки как никогда – и становимся еще ближе, когда его рубашка приподнимается и на мгновение мои пальцы царапают теплую кожу его спины.

Я отскакиваю так резко, что он пытается поймать равновесие, больше полагаясь на собственные ноги, чем на полутораметровую опору в виде меня.

– Прости. Я, наверное, слишком сильно на тебя оперся. – Он хлопает по плечу моей куртки. – Ты крошечная.

– Меньшее, что ты можешь сделать – попытаться не оскорблять меня после того, как я спасла тебя от Nickelback и ягермайстера.

– Это не оскорбление. – Он смотрит на меня сверху вниз, и его взгляд, как обычно, абсолютно непроницаем. Я чувствую себя не просто крошечной, а так, словно представляю проект на собрании старшего персонала, прикрываясь одними лишь кисточками для сосков и любимыми тематическими носками (я бы не была Шай Голдстайн, если бы у меня не было несколько пар) с рыбой, держащей микрофон, и надписью «Айра Бас». – Какого роста был твой самый высокий парень?

– Не понимаю, какое это имеет отношение к текущей ситуации. – И все же, пока я перебираю историю своих отношений, мое вскруженное вином сознание спотыкается о момент, когда мы вместе стояли в комнате отдыха. То, как он нависал надо мной, загоняя меня в угол. То, как прижал стакан воды к моей щеке. Как я почувствовала себя маленькой, но защищенной, и еще целую гамму чувств, которую не позволила испытать своему телу. Чувств, которые я сейчас совсем (совсем) не чувствую.

Думаю, подкол не повредит.

– Пару лет назад я встречалась с парнем, у которого был рост метр восемьдесят.

– Глупышка, – говорит он, пунькая меня по носу. Когда я ему все это завтра перескажу, он умрет на месте. – Я твой самый высокий бывший. А где машина?

– Я попивала вино, когда ты написал мне, поэтому заказала «Лифт». – Я достаю телефон, чтобы заказать еще один, а затем лавирую к скамье, смотрящей на улицу. Он шлепается рядом со мной и роняет голову мне на плечо. Отсутствием контроля над своими конечностями он напоминает человечка из надувных трубок, какие развеваются у автосалонов. Но он тяжелее. И совсем чуть-чуть пахнет алкоголем (гораздо меньше, чем должен после пары часов в том баре) и немного по́том, но по большей части у него запах Доминика. Запах леса и чистоты.

– Зачем ты так напился? – спрашиваю я.

– Этоцелаяистория. – Он складывает фразу в одно длинное пьяное слово. – Я уже был навеселе после «Махоуни». Мне нужно было запить печаль после того, как ты наплела мне о своей фальшивой собаке, чтобы не тусоваться со мной.

– Он настоящий! Его зовут Стив! У меня есть фотографии! – Я еще раз спешно достаю телефон, но Доминик, смеясь, выставляет ладонь.

– Знаю, знаю. Потом я добрался домой, а ты была в костюме секси Гритти, и мне показалось, что я не до конца отпраздновал успех. Ну, знаешь. Я ведь молодой, горячий и все такое. – Он машет рукой. – А потом я начал думать о том, что никого не могу попросить со мной потусоваться. Да и не то чтобы мне нравится тусить. Не настолько, чтобы заниматься этим в одиночку. И вот: я в одиночестве выпиваю в баре вечером в понедельник и посчитал, что если выпью больше, то буду чувствовать себя менее паршиво.

Сперва я не могу подобрать нужные слова. Это не тот Доминик, который дразнил меня из-за «Звуков Пьюджет», и даже не тот Доминик, который кормил меня трюфелями в темноте и чьи зубы касались кончиков моих пальцев. Я пытаюсь представить, как Доминик лежит на диване в трениках и лениво листает «Нетфлекс», но не находит ничего интересного и переписывается со мной, потому что ему больше некому написать. Как он идет в бар один, потому что ему больше некого пригласить. Но ведь он вырос здесь – тем интереснее, какой у него круг общения. Он говорил, что он младший из пяти детей, но я не знаю, где они живут и близки ли они. Такой Доминик мне незнаком, и я одновременно колеблюсь и испытываю любопытство.

Из-за его признания я становлюсь серьезной и тоже делюсь собственным секретом.

– Мне тоже иногда одиноко, – говорю я приглушенным голосом. – По сути, у меня только одна подруга – да и та, возможно, скоро уедет работать на другой конец страны.

– Мне жаль, – искренне говорит он. А затем, выпрямившись, светлеет. – Я буду твоим другом!

– А ты действительно много выпил.

– Но разве мы не друзья? – В его вопросе есть странная уязвимость. Кажется, его обидело то, что я не считаю нас друзьями.

– Нет-нет, – спешно говорю я. Но друзья ли мы? – Мы можем быть друзьями. Мы друзья.

Он снова роняет голову мне на плечо, и я заставляю себя сидеть ровно, очень ровно.

– Класс.

И тут, о чудо из чудес, появляется «Лифт», и я даже умудряюсь ничего не потянуть, затаскивая этого гиганта в «Приус».