Доминик нажимает на кнопку, чтобы принять следующий звонок.

– А теперь с нами Джон из Саут-Лейк-Юнион, – говорит он.

– Ага, здрасьте, – произносит резкий мужской голос. Если бы меня попросили угадать возраст, я бы сказала, тридцать с чем-то или сорок. – Слушал вас в машине – пришлось остановиться и позвонить.

– Рады, что передача тебя задела, – говорит Доминик, но я вскидываю на него брови – не уверена, что Джон это имел в виду в хорошем смысле.

Резкий смех.

– Не совсем. Моей девушке очень нравится, но я че-то не врубаюсь.

– О? – говорит Доминик.

– Как-то слишком удачно, что вы, двое бывших, оказались компетентными для этой передачи, – говорит Джон из Саут-Лейк-Юнион. – И я имею в виду «компетентными» в самом общем смысле слова. Видимо, на радио нынче пускают кого угодно, лишь бы насобирать побольше лайков.

Брови Доминика собираются в жесткую линию.

– Обо мне можешь говорить что угодно, – отвечает Доминик, выпрямляясь в кресле, – но Шай работает на станции уже десять лет. Я никогда не встречал человека, более преданного общественному радио или так много знающего о нем. «Звуки Пьюджет» бы не продержались так долго без нее. Она заслужила это на все сто процентов.

Его слова приковывают меня к креслу. Они слишком убедительные, чтобы быть неправдой. Его взгляд направлен прямо в другую студию – возможно, к лучшему. Не уверена, что мое сердце выдержало бы зрительный контакт.

Это самое приятное, что кто-либо говорил обо мне за очень долгое время.

– Ну, я тут провел небольшое расследование, и, думаю, вашим преданным слушателям будет интересно узнать, что вы не только не появляетесь друг у друга в соцсетях, но и подружились на «Фейсбуке» всего лишь месяц назад. Как по мне, довольно любопытно.

– Я стараюсь пореже сидеть в соцсетях, – говорит Доминик.

Оправившись от шока после его комплиментов, я добавляю:

– Кроме того, мы разделяем отношения и работу.

– Тогда как насчет твита, который Шай опубликовала в январе – о том, как она свайпнула влево чувака, сидя на унитазе?

– Я… э-э-э, – говорю я, запинаясь. Потому что я действительно об этом твитила. Бля. Я думала, что прочесала соцсети на предмет всего, что могло бы указать на то, что мы с Домиником не встречались этой зимой, но, наверное, пропустила что-то. Бля бля бля. Я украдкой смотрю на Доминика, который по-прежнему не встречается со мной взглядом.

Мы готовились к такой возможности. Говорили о том, что будем делать, если это произойдет.

Просто я не думала, что это произойдет в прямом эфире.

– Слушай, Джон, – говорит Доминик. – Можно что угодно найти в архивах соцсетей и воспользоваться этим в качестве доказательства для любых обвинений. Мы много раз видели, как это происходило с людьми, которым терять было гораздо больше, чем нам с Шай. Мы не пытаемся тебя переубедить, если у тебя уже сложилось мнение о нас. Могу тебе с уверенностью сказать, что окончил журфак не для того, чтобы лгать по радио.

И с этими словами он ударяет по кнопке, прерывающей разговор.

Я не могу прочесть выражение его лица. И хотя я всецело ему благодарна, я бы хотела найти нужные слова.

– Настало время закругляться, – говорит Доминик. Он продолжает стандартное заключение, перечисляя наши позывные в соцсетях и сообщая слушателям, что мы вернемся на следующей неделе.

Затем включается Джейсон Бернс с прогнозом погоды, а после новостная сводка НОР, а я по-прежнему сижу, застывшая в кресле.

Доминик снимает наушники.

– Эй, – говорит он. – Ты в порядке?

Я киваю, но руки трясутся. Наконец я обретаю голос.

– Думаю, да. То, что ты обо мне сказал. Ты… не обязан был это делать. Но спасибо тебе.

– Ты моя соведущая, – говорит он, как будто все так просто. Как будто это единственная связь между нами.

Мне кое-кто нравится.

Может быть, так и есть.

– За то, чтобы достойно и благородно справляться с мудаками, – говорит Рути, и мы втроем чокаемся.

Пытаясь восстановиться после кошмарного эфира, мы решаем выпить после работы. К этому я не привыкла: Палома и ее жена давно выработали режим, в который не входят трехдолларовые коктейли в сомнительных пивнушках. Ни за что бы не подумала, что я из тех, кто налаживает связи внутри команды, но пока что мне это очень нравится.

– Этот парень, – говорит Доминик, отпивая большой глоток пива. – Никогда мне еще так не хотелось оказаться на другом конце провода и врезать по лицу.

Верхняя пуговица его рубашки расстегнута, на вид он порядочно пьян. И все равно сексуален – особенно со спутавшимися к концу рабочего дня волосами. Это несправедливо – быть таким привлекательным и одновременно обладать потрясающим радиоголосом. Насколько часто я гуглила своих крашей с НОР, настолько редко их лица соответствовали голосам. Другая несправедливость: то, что мой взгляд опускается на его рот, когда он разговаривает.

Хватит. Перестань об этом думать.

– Ах, это ты еще мало работаешь на радио, – говорю я. – Рути, помнишь…

– Чела, который дышал в трубку? – подхватывает Рути. – Господи. Да. Он будет меня преследовать до самой смерти.

Это случилось прошлой весной на «Звуках Пьюджет»: во время нашего более или менее регулярного блока, посвященного садоводству, позвонил парень, которому якобы нужен был совет, а затем принялся задавать Паломе и ее гостье тщательно продуманные вопросы о брюкве, перемежавшиеся длинными глубокими вдохами.

– Могу поклясться, что слышала звук ширинки, – говорю я.

– Не хочу шеймить чьи-либо кинки, но… – говорит Рути. – Надеюсь, он просто собирался посрать.

Мы все еще смеемся, когда мой телефон вибрирует от сообщения, присланного Кентом.

Я смотрю на сообщение с прищуром. Дом. Это прозвище ему не нравится, и тем не менее он не говорит об этом Кенту. Мне совсем не нравится то, что Кент написал только мне, словно я несу ответственность за Доминика. Как будто я все еще просто продюсер, а не сотрудник с теми же обязанностями, что и он.

Просто продюсер. Мне нужно перестать говорить это – или я ничем не буду отличаться от тех, кто верит бредовой иерархии общественного радио, которая размещает ведущих на пьедестал почета. Рути не просто продюсер. Она… Рути.

Я показываю им сообщение.

– Кент хочет завтра с нами поговорить.

– О звонке? – говорит Доминик.

– Вероятно. – Поскольку у Рути нет причин думать, что мы запаникуем, если кто-то обнаружит правду, я добавляю: – Он просто хочет убедиться, что нас это не потревожило.