Полотенца не дала, воду не подтерла, одеялом не укрыла, дров не подкинула.

— Сиди, замерзай. Авось сам отвалится! — процедила она и покинула погреб.

* * *

Она вернулась не сказать, что скоро, но времени много не прошло. День от силы.

За видеодвойкой, подумал Валера, ведь именно возле нее Женя присела. Но только на минуту. Вынув кассету с «Крепким орешком», она вставила в приемник другую. После этого приблизилась к Валере, взяла шланг. Он весь внутренне сжался.

— Не ссы. Сейчас обмою тебя немного и дам кино посмотреть.

— Какое?

— Тебе понравится.

Она обдала его водой, как извалявшегося в собственном навозе поросенка, и напоила из того же шланга.

— Дай вытереться.

— Так высохнешь, я подбавлю жарку.

Она нажала на кнопку «плей». Экран ожил, и первое, что увидел Валера, это огромную женскую попу. Когда камера отъехала, стала видна вся женщина, а еще мужчина. Такой же темный, как его партнерша, он обнимал еще двух девушек, уже белых, похожих друг на друга…

Женя включила порнуху. Красивую, страстную, такую, какую Валера любил. Она возбуждала его не меньше, чем сцены насилия. Вот и сейчас организм среагировал…

— Наслаждайся, — брезгливо глянув на него, проговорила Женя. — Фильм идет два часа.

— Не надо, выключи… Это мучение, только смотреть!

— А ты не смотри. Тренируй волю.

И ушла. А Валера стонал и рвался, а потом выл от боли. Благо все произошло само собой, это позволило парню немного передохнуть. Но когда в комнату к актерам зашло еще двое парней, Валера понял, что еще не отмучился.

* * *

Она так и не сломала его!

Валера как таракан адаптировался ко всему. Он безусловно страдал… От жажды, голода, вони, боли. От унижения и беспомощности. Но он не утратил надежды. Кондратьев по-прежнему был убежден в том, что его мучения скоро кончатся и он забудет их как страшный сон.

Как с гуся вода, это про него. Женя растоптана, изломана, она моральный инвалид на всю оставшуюся жизнь, а Валерка хоть и сидит на цепи, а все тот же: хочет пить водку, жрать и трахаться.

И пытка для него прошла почти безболезненно. Он даже умудрился получить удовольствие!

Думая об этом, Женя морщилась. Раны зажили, но они все равно напоминают о себе. И Женя всякий раз понимает, что не сможет допустить к себе ни одного мужчину. Даже любимого! Да и появится ли он когда-нибудь?

— Вряд ли, — самой себе отвечала Женя. — Любовь — это доверие, а ты теперь всегда будешь держать дистанцию.

Перемены, произошедшие в ней, все списали на звездную болезнь. Женя теперь обшивала только городскую элиту, пермских телезвезд (она смогла загладить свою вину перед ведущей, которую подвела) и одну московскую приму-балерину. Та сидела в жюри конкурса молодых модельеров, в котором Женя участвовала, и обратила внимание на ее работы. Сразу после мероприятия она пригласила финалистку к себе, чтобы та сняла мерки и выбрала из кучи отрезов тот, который понравится.

— Душечка, я поручаю вам сшить мне платье для красной ковровой дорожки. Мне вручат премию за вклад в искусство. Это все равно что проводы на пенсию. Но я должна показать всем, что еще о-го-го!

— Но я завтра уезжаю из Москвы.

— Ничего страшного. Сошьете наряд дома, а мне отправите поездом через знакомую проводницу. Вы ведь из Перми?

— Нет, из области. Но я сошью и передам.

— Конечно, вы сделаете это, душечка, — усмехнулась женщина и без стеснения скинула с себя одежду, чтобы замеры были точнее. — Ведь, став моим модельером, вы сможете переехать не только в областной центр — в столицу!

Она не стала говорить, что не желает переезжать в Москву, только в Милан. И личным модельером стареющей балерины быть не хочет. Но временное сотрудничество даст Жене многое. И в первую очередь деньги. Столичные расценки с провинциальными не сравнить, и она будет драть с балерины нещадно.

— Моя работа стоит пятьсот долларов! — выпалила она и стала ждать возмущения. Но прима быстро согласилась на эту сумму. «Продешевила», поняла Женя. — И сто на расходные материалы: нитки, пуговицы, крючки.

— Я согласна. А теперь послушайте, что я хочу получить.

— То, в чем вы будете о-го-го, так? — Женщина кивнула своей маленькой головой с тугим пучком на затылке. — Я сошью вам такой наряд, в котором вас все будут принимать за девственницу.

— Даже так? — хохотнула она. — Очень интересно.

— Но мне нужен карт-бланш.

Прима согласилась и на это. Забрав отрез и деньги (все сразу, а не частями, как платили ей те, кого Валера называл селянками, колхозницами, курами), Женя отбыла домой.

От полученного платья балерина пришла в восторг. А когда в нем ее сфотографировали для журнала «Стиль», завалила Женю заказами. Пришлось отсеять почти всех землячек, в том числе Аннет. Но первую леди оставила. И, когда принимала ее, с усмешкой думала: «Знала бы ты, как близко твой сыночек находится!»

Да, она не жалела мать Валеры. А отца тем более. Это они виноваты в том, что их сын вырос уродом. Глядя на папашу, парень становился циничным, высокомерным, жестоким и считал себя выше других. А озабоченность, это у Валеры от мамаши. Та вроде и страдает искренне по сыну, а пить вино, наряжаться, тусоваться и трахаться не прекращает. И последний ее любовник чуть старше Валерки. Родной сын пропал, так она чужого «усыновила», чтобы использовать для сексуальных утех.

…Женя не спускалась в подпол два дня. Дала Валерке время на восстановление. Чтобы оно прошло быстрее, Женя соорудила что-то вроде кормушки: повесила перед ним полку с двумя мисками. В одной еда, в другой вода. Полка поднималась и опускалась. На данном этапе она находилась на уровне его подбородка, но скоро опустится ниже!

Когда она спустилась, пленник дремал. Женя проверила миски — пустые. Все сожрал и выпил, теперь почивает.

В подполе было холодно. Но не так, как в первые дни. Что неудивительно: весна пришла, на улице плюсовая температура, снег сошел, почки набухли. Женя разожгла огонь — ей нужны угли.

Валера открыл глаза, в них неприкрытая ненависть.

— Когда я трахал тебя в лесу, ничего не чувствовал, — проговорил он. — Похоть, да. Немного обиду, как так, мне отказали? Но я тебя не ненавидел.

— Страшно представить, что ты сделал бы со мной, если бы испытывал это чувство.

— Узнаешь, — криво усмехнулся Валера. — И будешь молить о пощаде, но я слабины не дам.

— Это хорошо, — задумчиво проговорила она. Она вспоминала, куда мама засунула старый утюг. Она его набивала камнями и