Решив больше не осторожничать, я вскинул над головой палку, пробежал по коридору и распахнул дверь. Створка врезалась в упавший стул. Я влетел в комнату, размахивая тростью как безумный и издавая бешеные вопли. Но, пробежав всего пару шагов, я остановился так резко, что едва не потерял равновесие.

Меньше чем в трех футах от меня стоял сынишка Беарвуда. Мальчик съежился от страха. Обзор ему закрывала съехавшая на глаза шляпа с пером, а на ногах у него были огромные сапоги для верховой езды. В руке мальчик держал шпагу, которая была почти с него.

Мы уставились друг на друга. Я кашлянул.

– Положи-ка эту штуку, – стараясь говорить как можно мягче, обратился я к младшему Беарвуду. – Я про шпагу.

Клинок дрогнул в мальчишеской руке.

– Положи сейчас же, – рассердился я. – На пол.

Мальчик присел на корточки и опустил шпагу на голые доски. Когда он наклонился, у него с головы упала шляпа, и я увидел треугольное личико с острым подбородком и копну золотистых кудрей. Не укладывалось в голове, как его неказистые родители умудрились произвести на свет такого ангелочка. Может быть, он подменыш и его оставили феи, забравшие настоящего сына Беарвуда? В таком случае феи явно совершили обмен не в свою пользу.

Я попытался вспомнить, как к этому мальчику обращался отец.

– Хэл.

Ребенок попятился, будто ожидая удара. На нем по-прежнему были сапоги, голенища которых доходили до паха, мальчик споткнулся и упал навзничь на пол. Хэл тут же расплакался.

– Прекрати, – велел я. – Я тебя не трону.

Я обводил взглядом комнату. Когда я приходил сюда в прошлый раз, квартира выглядела неопрятно. Теперь же здесь царил настоящий хаос: вещи Олдерли были раскиданы по полу, валялись на столах, висели на стульях, а за распахнутыми настежь дверцами шкафов я заметил лишь пустые полки.

– Хэл, это ты все разбросал? Вывалил вещи из шкафов? В понедельник я здесь ничего подобного не видел.

– Нет, господин, честное слово, я ничего не разбрасывал, когда я пришел, все так и было, я только примерил шляпу и взял шпагу…

Мальчик умолк. Значит, Хэл натянул эти нелепые сапоги, нахлобучил на голову шляпу и принялся размахивать шпагой, наверняка сражаясь с воображаемыми врагами. Так вот кто топал у меня над головой.

– Тогда кто же учинил этот разгром?

– Наверное, друг господина Олдерли, сэр. Епископ.

– С чего ты взял?

Хэл как будто засмущался.

– А кто же еще?

Мальчик явно хотел сказать что-то другое, но раздумал, а значит, нужно проявить настойчивость. Я решил зайти с другой стороны.

– Как ты сюда попал?

– Дверь была открыта, сэр.

– И зачем же ты сюда пришел? – Я кивнул на шпагу и шляпу. – Дурака повалять?

Щеки мальчика покраснели, и я понял, что обидел его.

– Господин Олдерли должен мне шесть пенсов. Вот я и подумал – вдруг он деньги где-нибудь здесь оставил, чтобы я их забрал? Я ничего плохого не хотел, только посмотреть, и все…

– Хватит тараторить, – перебил я. – За что он должен тебе денег?

– Господин Олдерли велел мне отнести письмо Епископу и обещал, что заплатит шесть пенсов, когда в следующий раз меня увидит. Но с тех пор он тут не появлялся.

Я помедлил, размышляя над словами мальчика. Хэл воспользовался паузой, чтобы вылезти из сапог. Ноги у него были босые и очень грязные.

– Когда господин Олдерли отправил тебя с письмом к Епископу?

– Когда я его в последний раз видел, господин. В субботу днем.

– Какой адрес тебе дал господин Олдерли?

– «Золотой шар», сэр. На Лиденхолл-стрит.

Названия я раньше не слышал, но похоже, что это таверна.

– Каков он из себя, этот Епископ? – спросил я, позвякивая мелочью в кармане.

– Высокий. Выше вас, сэр. Видите притолоку над дверью? Епископ бы, наверное, ее головой задевал. А еще он тощий – кожа да кости. Одет в коричневый камзол.

– В длинный?

Хэл кивнул.

Чем дальше, тем хуже и хуже. Мужчина, руководящий толпой недовольных у Кларендон-хауса, как раз высокий и худой. Одет он был в коричневый камзол, а на поясе у него висела шпага.

Я попытался восстановить последовательность событий, происходивших в доме на Фэрроу-лейн до того, как Олдерли покинул его, чтобы больше не вернуться. В пятницу вечером Эдвард явился в стельку пьяный вместе с Епископом. Госпожа Беарвуд слышала, как Олдерли кричал что-то про Уотфорд и Иерусалим. В субботу около полудня он отправил Хэла в «Золотую чашу» с письмом к Епископу. Затем, по словам госпожи Беарвуд, он ушел часов в восемь вечера, и с тех пор она его больше не видела.

– Олдерли и Епископ говорили что-нибудь про Иерусалим или про Уотфорд?

– Только в пятницу вечером, когда господин Олдерли высунулся из окна. – Мальчик помедлил. – Правда, он не про Уотфорд кричал.

– Я повторяю слова твоей матери.

– Она не расслышала. – Тут голос Хэла зазвучал увереннее, чем раньше. – Мама туговата на ухо – бывает, не все разберет, а если разберет, то неправильно. Она ведь тогда на кухне была, а я-то во дворе. Я ближе стоял. Я даже видел, как господин Олдерли из окна высунулся.

– Правда? – спросил я, стараясь не выдавать любопытства.

– Так свесился, что я уж боялся, упадет. А Епископу он кричал, что с утра обязательно запишет все про Иерусалим. Говорил: черным по белому, с подписью и печатью.

– А Уотфорд?

– Я расслышал: Уоллингфорд.

Выводы напрашивались сами собой. Я уставился на мальчика во все глаза.

– Уоллингфорд? Ты уверен? Ничего не путаешь?

Хэл кивнул:

– Честное слово. Именно так он и сказал. Кричал, что все запишет и вышлет в Уоллингфорд, а Епископ ответил: нет, отправишь в «Шар» до обеда.

– А дальше? Господин Олдерли еще что-нибудь говорил?

– Нет, ничего.

Я без предупреждения накинулся на Хэла и схватил мальчишку за локти.

– Ты ведь и после этого видел Епископа, верно? – Я тряхнул паренька, точно собака крысу. – Ты видел этого человека, когда он пришел сюда и рылся в вещах Олдерли.

Мальчик побелел как полотно и открыл рот, чтобы закричать, но я зажал его рукой.

– Тихо. Скажи мне правду, и никто тебя не тронет.

Хэл захныкал, и я отпустил его. «До чего же я докатился? – пронеслось у меня в голове. – Добываю средства к существованию, запугивая малых детей!»

– Епископ приходил в понедельник вечером, сэр. Дома больше никого не было, все ушли в пивную.

– Он с тобой говорил?

Хэл покачал головой. Глаза у него стали как блюдца.

– Но он заметил меня в окне и сделал вот так.

Мальчик поднес к губам указательный