И это были не те выходные, проведенные на морях и океанах, не крутые выходные в Альпах, где она даже не умела стоять на лыжах, не медовый месяц со вторым мужем на Мальдивах, а здесь, в России, в деревне под странным названием Косогоры, с бывшим парнем из школы, с ее первой любовью, которая действительно, как оказалось, не ржавеет.

От этого было и радостно, и тепло, и счастливо, но и больно.

Что будет потом, когда закончатся выходные?

Когда в понедельник они должны будут поехать в город, чтобы оформить новые документы, тормошить полицию, чтобы она искала ее вещи? А потом что, Галич просто так сядет на самолет, безразлично посмотрит в иллюминатор, махнет рукой и улетит в Париж?

И что дальше? Как жить с воспоминаниями об этих днях?

Но сильно долго думать Гена не давал и ни на минуту не оставлял Галич одну. Они кормили страшных индюков, забавно потешаясь над ними, придумывая каждому смешное имя и свою историю.

Поливали из шланга цветы, газон, потом обливались сами, мокрые, довольные и счастливые, задыхаясь от смеха, падали на этот же газон и чуть ли не под открытым небом занимались сексом.

Пекли пирог, Орехов показывал мастер-класс, как это надо делать в одном фартуке на голое тело, сверкая упругими ягодицами и волосатыми ляжками.

Но Аделину это нисколько уже не смущало, она, отпивая мелким глотками холодный лимонад, не могла на него наглядеться. Это, конечно, можно было списать на солнечный удар, помутнение рассудка или опьянение, она и вправду была пьяна, но не от вина.

А вот Орехов был озадачен и не понимал, что его так разбирает от счастья, вот прямо сейчас, в эту минуту. Все эти дни он ловил каждый момент своей жизни и проживал их, смакуя, как не делал до этого все сорок лет.

Он наслаждался, кайфовал от того, что происходило, от близости этой женщины, от тех же самых индюков, природы, погоды, бани. Периодически их уединение нарушал приход соседей, то Николай, то Клава, но она приходила по делу, приносила продукты. То любопытная старушка баба Зоя, которую нельзя было не пустить, так как все-таки дом принадлежал мужу ее племянницы, и приходилось с этим считаться.

Орехову нравилось быть героем.

Сам он себя таким не считал, ничего героического не сделал, хотя местные так не думали. Но вот быть героем в глазах своей женщины было ой как круто. Это даже повышало потенцию.

Они успели сыграть в ролевую игру, в которой Аделина кричала: «спасите, помогите», а Орехов в роли супергероя, в одном веселеньком халатике вместо плаща, который положен супергерою, спасал попавшую в беду девицу.

Все было хорошо до раннего утра понедельника.

Никто не собирался вставать с первыми петухами, в спальне были плотно задернуты шторы. После утомительной сексуальной ночи Аделина и Гена крепко спали. Но сквозь сон было слышно, как где-то на кухне, на столе, разрывается от звонка телефон Орехова.

– Гена… Гена… ты слышишь, телефон твой на кухне?

– Ну нафиг его, – Гена пробубнил сквозь сон, прижался к Аделине, потерся бородой о плечо, царапая кожу.

Ада улыбнулась, расслабилась, но телефон продолжал надрываться звонками.

– Иди, ответь, вдруг что-то срочное, может, с работы.

– Да черт, хорошо, но никуда не уходи, у меня на тебя большие планы.

Нехотя встал, потер лицо, пришел на кухню, ответил, не глядя даже на то, кто звонит. Может быть, на самом деле это с работы, Вася опять накосячил, или рыжая Карина что забыла, но в динамике раздался звонкий голос матери.

– Гена! Гена, это просто бессовестно! Я не для того тебя рожала, чтобы ты игнорировал звонки матери. Я это пытаюсь сделать со вчерашнего дня! А твоя мать еще жива и просит хоть каплю внимания.

– Мам, что случилось, что опять за истерика?

– Мы стоим уже битый час около твоих ворот, точнее, около ворот Семена. Стучим, звоним, но нам никто не открывает.

– У каких ворот?

– Что, у Семена есть еще один дом, который находится в деревне Косогоры на улице Центральная?

– Не знаю, – Гена соображал туго и медленно приходил в себя после ночи. – Да какого черта, ма?

– Не смей ругаться на мать, идти и открой нам ворота.

– Ничего не понимаю.

Отключился, почесал в паху, выглянул в окно, солнце светило вовсю, посмотрел на часы. Было десять утра, да, действительно, надо уже вставать и кормить живность. Не веря тому, что мать действительно стоит у ворот, прошел в спальню, надел шорты, игнорируя нижнее белье. Аделина потянулась, обнажая грудь, Гена кашлянул, чувствуя, как начинает возбуждаться.

– Что случилось?

– Ничего, я скоро, и не смей надевать трусики, я скоро, – прикрыл дверь в спальню, вышел во двор, прислушался.

В ворота стучали.

– Да ну нафиг, реально? И какого черта она приехала?

Открыл калитку, вышел и остановился в удивлении.

– Мама?

– Да, я твоя мама. Вот уже сорок лет. Сорок неблагодарных лет. Расплатись с таксистом, отведи в дом и дай попить. Десять утра – и такая жара. Леночка, выходи, нас наконец-то впустят в дом.

Леночка?

Какого хрена? Вот только Леночки и матери сейчас не хватало Гене для полного счастья. У него самая сексуальная женщина на свете сейчас голая в кровати, а здесь мать и Леночка.

– Какого хрена вы приперлись? Так, стоять, такси никуда не уезжает.

– Это грубо, Гена!

– Зато честно.

– Сынок, тебя надо спасать. Я переживаю, мое материнское сердце все чувствует. Ты здесь непонятно с кем и непонятно чем занимаешься. Ты пьешь? Скажи мне откровенно, ты алкоголик? Ты страдаешь, я вижу. Мы тебя вылечим. Мы обязательно тебя вылечим.

– Мать, ты в своем уме? Что вы там пили со своей Кларой или нюхали? Да ничем я не страдаю, с чего ты взяла, мама? Что вообще происходит? Зачем ты сюда приехала, да еще Ленку привезла?

– Рядом с тобой должны быть близкие и неравнодушные люди. Она поможет, вы чуть не поженились в прошлом.

– Двадцать лет назад, мам! Что за хрень, я спрашиваю?

Лена переминалась с ноги на ногу, рассматривая Геннадия, мужчина был взволнован, выглядел заспанным, но никак не с похмелья. Она знает, что это такое и как выглядят пьющие люди, хватило бывшего мужа, за которого она выскочила замуж назло Орехову.

Но когда Алевтина Сергеевна предложила поехать, не отказалась. Чем черт не шутит, вдруг у них здесь может что-то получиться, и Гена не будет от нее убегать, как обычно это делает? Но