Аделина намочила полотенце, снова начала вытирать сажу с лица Геннадия. Она на самом деле переживала, и это были, скорее всего, самые яркие события в ее жизни. Такой всплеск адреналина и страха, боязни за жизнь, можно сказать, совершенно постороннего человека.

Сердце разрывалось в груди, пульс зашкаливал. Она стояла в толпе вместе с собравшимся народом, смотрела на то, как Геннадий вытаскивает за руки из дома какого-то мужика.

– Волновалась за меня, да?

– Нисколько, ты придурок, Орехов.

– Конечно, волновалась, моя курочка, – Гена сжал ягодицы Аделины, поерзал на стуле.

– Да, ты прав, волновалась. Потому что мне отсюда надо как-то уехать. А если ты сгоришь в пожаре, мне что, жить оставаться здесь навсегда?

– А было бы здорово. Давай останемся, Канарейкина, построим дом, заведем кур и индюков, можно козу, я тут видел одну, недалеко паслась, такая миленькая, молочко пить будем. Ты умеешь доить козу?

– Шутишь? Господи, идиот. Какой же ты идиот. Сиди спокойно и не лапай меня.

Гена, конечно, шутил. Оставить все в городе: бизнес, ресторан, уехать в деревню – это надо, чтобы, как у Терехова, что-то случилось в жизни. Ему, например, жена изменила с его заместителем. Вот он и жил затворником целый год в этом доме, самогон гнал, выдумывал какие-то настойки. Но хорошо, что он вдруг встретил Серафиму, и они сейчас ждут пополнение.

Нет, Орехов так бы не смог, ему нужна какая-то движуха, но если с Аделинкой, то, может быть, и смог бы, но не один, точно не один. А может, правда – купить здесь дом, завести козу?

– Прекрати ко мне приставать. Прекрати меня лапать.

– Герою положена награда. Хочу награду в виде тебя.

– Я не просила тебя спасать Николая. Я вообще не знаю, кто это такой!

– Какая ты бесчувственная, это человеческая жизнь.

– Я не так хотела выразиться. Никто не просил тебя лезть в пекло, жертвовать собой, рисковать, чтобы кого-то спасти. Там было полно других людей, почти вся деревня сбежалась на пожар. Но из всех спасать Николая бросился ты. Это несправедливо.

– Ладно, давай уже закроем эту тему. Ай, больно!

– Вот-вот, ты ударился головой, это ссадина, надо обеззаразить.

Спустя минут десять после того, как Николай был благополучно спасен, отдан прибывшим на удивление быстро медикам и приведен в чувство, Орехов с Аделиной ушли в дом. С ним хотели еще поговорить, местные жители благодарили Геннадия, хлопали по плечу, но они сбежали.

Хотелось просто отдохнуть, а еще выпить, что Орехов и сделал. Зайдя в дом, открыл сервант, налил себе полстакана самогонки и выпил залпом. По грудной клетке растеклось тепло, снимая напряжение и усталость, сел на стул, а Аделина, схватив полотенце, начала стирать с него сажу и отчитывать за такой рискованный поступок. Гене нравилось ее ворчание, она была так близко, можно было ее потрогать, но больше он кайфовал от ее заботы. Хорошо быть героем.

– Ты даже халатик мой любимый надела, – мужчина начал задирать подол, возбуждаться, понимая, что там, под халатом, у Канарейкиной нет ничего.

– Перестань. Прекрати ерзать.

– Хочу тебя поцеловать, дай поцелую.

– Успокойся, ты мог погибнуть. Господи, как представлю, аж плохо становится.

– Дай поцелую, во время опасности обостряются первобытные инстинкты. Надо срочно размножаться.

– Прекрати.

– Нет.

Но сопротивление было бесполезным. Сейчас, в сравнении с тем, что было вечером, все происходило как-то иначе, томительнее. За окном уже был рассвет, а за плотно закрытыми шторами кухни царил полумрак.

Гена медленно и нежно касался лица Аделины, вел кончиками пальцев по волосам, вглядываясь в карие глаза женщины. В них был испуг, но и еще что-то, что очень нравилось ему: она волновалась за него. Это было видно, чувствовалось в каждом слове. Какая же все-таки она глупышка. Его маленькая глупышка, которая наделала много глупостей.

– Ген…

– Молчи.

– Но я…

Орехов целовал. Целовал так, как не делал еще. Медленно, нежно, без ярости и голода. Наконец-то он – первый раз за их встречу через двадцать три года – никуда не торопился. Аделина замерла, задержала дыхание, а потом забыла, как это делается, забыла, как дышать, цепляясь за руки мужчины.

Голова шла кругом – то ли от поцелуя, то ли от дыма, что чувствовался в воздухе, сердце застыло, а потом затрепыхалось в груди, как пойманная в силки птица. Она ответила на поцелуй, напряжение и волнение отпустило, всхлипнула, слезы навернулись на глазах, а в сознании только сейчас мелькнула мысль, что Гена мог погибнуть.

Все происходящее дальше было тоже другим. Касания, ласки, поцелуи. Движения, проникновения. Прямо на полу кухни, горячие прикосновения, стоны, хрипы. Гена входил не спеша, глубоко, утопая по самые яйца в горячем лоне, чувствуя, как Ада плавится в его руках, как мечется под ним от удовольствия. Это было самым невероятным, самым красивым их сексом за все время.

– Гена… а-а-а…

– Да, моя хорошая, да… сейчас… не торопи меня.

– А-а-а-а…

Аделине казалось, еще немного – и она умрет от удовольствия, непонятно было, сколько прошло времени, оно остановилось. А она все сгорала, сгорала и не могла сгореть в руках мужчины.

– Пожалуйста… пожалуйста, еще… еще…

Нет, нет, Гена не хотел торопиться, он хотел насладиться сполна тем, что видел и ощущал. Переполняли не только чувства, но и эмоции, о существовании которых он раньше и не знал. Можно, оказывается, не только трахать, а заниматься любовью, любить женщину.

Кто знает, может, это все пройдет, испарится, сознание к нему вернется, но сейчас пусть будет так.

Закончилось все мощным оргазмом.

Яркими всполохами огня перед глазами – и это уже не чей-то дом горел, а все нутро, дотла, оседая мелким пеплом на сердце.

Как же я любил тебя… люблю мою глупышку.

Нет, этого Орехов не сказал, но подумал так отчетливо, что даже самому стало страшно.

Глава 31

Выходные прошли относительно спокойно, не считая того, что каждые два часа в дом Терехова приходили местные жители благодарить за героический поступок и спасение соседа Николая.

Сам же Николай пришел через сутки – с бутылкой самогонки и банкой соленых огурцов. Николаю очень было необходимо выпить за здоровье Орехова и за свой новый день рождения.

Посидели, отдохнули, Николай ушел домой, пообещав больше не оставлять без присмотра электрические приборы. А причиной пожара, спалившего сарай, был как раз самогонный аппарат.

Аделина боялась признаться самой себе, хотя это было очевидно, что это были лучшие выходные за все ее сорок лет. Детство и отрочество