Сумасшествие какое-то.

– Давай… давай, малышка, давай, моя курочка, потрись об него своей киской, потрись клитором, смочи своими соками.

Орехов был неким эпицентром разврата и пошлого соблазнения, Аделина никогда бы не позволила никому так с собой поступать. А вот у него это получалось так красиво, но пошло до жути, пошло, но возбуждающе, безумный контраст.

Аделина сделала, как он просил. Начала тереться раскрытой промежностью о член, скользить по его длине, задевая клитором, стимулируя себя. Понимала, что вновь начинает возбуждаться. И это тоже Галич нравилось, у нее никогда в жизни не было такого откровенного и развязного секса, в котором она кончала постоянно.

Влаги стало больше, Ада продолжала скользить раскрытым лоном до самых яиц, покрывая их своими соками, уперевшись ладонями в грудь мужчины. Гена мял грудь, пытался захватить соски губами. Так продолжалось несколько минут, становилось жарко.

– Ну все… все, хватит, давай… давай уже, сядь на него… оседлай меня, трахни так, как ты хочешь.

Аделина медленно садилась на член, помогая рукой, заполняя себя им, растягивая, кайфуя от этого действия. Начала медленно раскачиваться, слегка покручивая бедрами. А потом откинулась назад, оперлась о бедра Геннадия, начала двигаться уже быстрее.

Орехов одурел от того зрелища, что сейчас открылось его взору.

Шикарная женщина сидела сверху, двигалась, обволакивая влагой и теплом его член, грудь медленно колыхалась, хотелось облизать ее, даже слюна скопилась во рту. Но он не мешал, давал ей самой насладиться происходящим. Он зуб мог дать, что Аделину никто никогда так не трахал, но мысль о том, что она еще на ком-то так кончала, подливала в кровь ревности.

Казалось, еще немного, и Гена сольет. Но он держался, выжидал, когда Аделина сама переступит эту грань, когда сама начнет выдаивать своей ненасытной киской из него сперму. Ждать долго не пришлось, по телу прошла судорога, Ада уловила первые спазмы приближающегося оргазма, начала двигаться активнее. Грудь колыхалась сильнее, она, как голодная кошка, насаживалась все сильнее и глубже на член.

– Давай… давай, курочка, давай, кончай на мне, кончай… м-м-м…

Оргазм наступил одновременно, Ада остановилась, замерла, потом снова начала двигаться. Ее словно выворачивало наружу, мышцы сводило, бедра тряслись, внутри словно что-то лопнуло, и это удовольствие разрядом тока прошлось по всему телу.

Да, все-таки смотреть на то, как кончает твоя женщина на твоем члене – невероятное зрелище.

Дикое удовольствие и наслаждение.

Гена сцепил зубы, сжал челюсти до боли, сделал несколько выпадов бедрами, начал кончать, изливаясь потоками спермы глубоко внутри влагалища, чувствуя, как его член сжимают изнутри.

– Ты снова кончил в меня, – Ада тяжело дышала.

– Сама виновата, ты слишком горячая, – Гена приподнялся, начал ее целовать.

Мозг Галич отказывался функционировать рядом с Ореховым. А ведь ей сорок лет, и это не исключает того факта, что она может забеременеть. Но она надеялась, что этого не произойдет, ведь с прошлыми мужьями ничего не вышло. А проверяться более тщательно Ада не стала.

Начало такого эротического вечера продолжили в мойке, пришлось все-таки идти в баню, чтобы смыть с себя удовольствие и сперму. Потом перешли в дом, Орехов не хотел останавливаться на одном разе, а Аделина совсем уже ничего не понимала и не соображала.

Тело подчинилось мужчине, разум отключился вообще.

Барбара была права, надо было отпустить себя раньше, надо иногда вот так отключаться, чтобы подзарядиться удовольствием, почувствовать, как приятно болят мышцы после секса, а потом уже можно жить дальше, вспоминая приятные моменты.

Не отключалась, потому что было не с кем, в этом плане Галич была чересчур избирательна. Вот Орехову удалось ее соблазнить на счет «раз». А может быть, это старая и первая любовь, которая, как говорят, не ржавеет?

Заснули уже глубокой ночью, утомленные, изможденные, удовлетворенные, но Аделина проснулась от запаха дыма. Она четко уловила его, открыла глаза, посмотрела по сторонам. Было тихо, но за окном начинался рассвет, хотя до рассвета было еще далеко.

– Гена, Гена, проснись!

– Ну что? Давай потом, курочка, утром, устал, не могу, сил нет, мне ведь не восемнадцать лет.

– Ты это чувствуешь? Пахнет дымом, мы горим, Гена!

– Я сгорел за эту ночь дотла, это от меня пахнет, ты меня испепелила, – Гена говорил сквозь сон, прижал к себе Аделину, поцеловал в плечо.

– Нет, Гена, проснись! У нас пожар, там, за окном, кажется, горят соседи, а может, и мы!

– Где пожар? Ого! Да ни хрена себе!

Орехов наконец открыл глаза, сам посмотрел в окно, за которым действительно словно разгорался огромный костер. Сон сняло как рукой, соскочил с кровати, кинулся к двери.

– Да куда ты голый?! Оденься хоть, Гена!

– Точно! Да твою же мать!

Вернулся, открыл шкаф, начал выбрасывать одежду, схватил первые попавшиеся кальсоны, натянул на голый зад. Снова кинулся к двери, долго возился с замком, выбежал во двор, посмотрел по сторонам – у них все было спокойно. А когда оказался за воротами, сразу сделал шаг назад.

Начинал полыхать соседский дом. Сгорела уже пристройка, огонь перекинулся на крышу рядом, вокруг собрался народ, такой же сонный и чумной, как Орехов, кто-то пытался затушить пожар, бесполезно выливая ведра воды в огонь, уже сломав забор, кто-то звонил в МЧС.

– Господи, там же Коля, Коля там, сосед наш! Коля!

Соседка Клава оказалась рядом, Орехов сорвал с ее плеч цветастый платок, макнул его в воду, отбирая у кого-то ведро, накинул на голову, кинулся к дому.

Глава 30

– Гена, ты вообще нормальный? Зачем ты это сделал?

– А что случилось? Я теперь местный герой, так что утром жди подношение даров от аборигенов. Здорово?

– Дурак ты! Господи, какой дурак!

Аделина влажным полотенцем осторожно стирала сажу с лица Орехова. А он кайфовал, закрыв глаза, обнимая Канарейкину за бедра. Все-таки хорошо быть героем. А герою положена награда.

Вот, пожалуйста, Аделина самолично ухаживает за ним, вытирает сажу с лица, а потом, может быть, что еще интересное сделает. Поступок, может быть, и на самом деле был идиотским, но Орехов в тот момент и не думал, что может погибнуть, даже мысли не было.

– Нет, я не понимаю, как ты вообще додумался до такого? Как можно было кинуться в горящий дом?

– Клава сказала, там какой-то Николай, сработал инстинкт, и я бросился спасать Колю.

– Какой инстинкт? О чем ты говоришь? У тебя не сработал инстинкт самосохранения. Вот он как раз был отключен, придурок. Господи, какой ты придурок, Орехов. Я чуть с ума