кирпичи, лепнину и деревянные детали конструкции церкви от обрушения. Он ощущает вес здания над головой. Сквозь рев двигателей он почти слышит, как церковь Святого Колумбана кряхтит и вздыхает, готовая пасть.

Никто не произносит ни слова. Они лишь ждут и дрожат. Они считают удары своих сердец, прислушиваются к взрывам, гадают, чьи жизни будут отняты сегодня, стерты с лица земли, когда они поднимутся из подвала, если вообще поднимутся.

Рев становится тише и удаляется. Самолеты еще рядом, но они миновали Унтербойинген, пролетели мимо деревни. Они не заметили нас, сжавшихся тут, или мы просто неважны? Антон наполняет легкие холодным сырым воздухом. Он медленно отпускает семью, рука скользит по меху воротника Элизабет. Нас не будут бомбить – не сегодня. Он начинает усиленно соображать, ориентироваться силой воли, вытягивать свое сознание из трясины ужаса, заталкивая то, что осталось от его страха, в угол, как ненужную вещь. Он мысленно восстанавливает шаги, которые они сделали по пути сюда, траекторию от нефа. Он полагает, что они на южной стороне церкви. Значит, самолеты полетели на запад.

Кулак, в который сжалась семья, разжимается. Они садятся ровнее и отодвигаются друг от друга настолько, чтобы можно было дышать, и причитания Марии затихают до всхлипов.

А затем бомбы падают. Сперва удары проходят вибрацией через землю, низкие, глухие, как отдаленная поступь великанов. Несколько мгновений спустя их нагоняет звуковая волна, металлический гул отдаленных взрывов.

– Штутгарт, – говорит Антон, одновременно с грустью и облегчением.

– Снова, – бормочет Элизабет и перекрещивается.

Отец Эмиль похлопывает Марию по спине, пока она не садится прямо, засунув большой палец в рот.

– Надо думать, несчастному Штутгарту хватит на сегодня. – Затем он молится за души тех, кто потеряет все этой ночью. – Господи, даруй нам свое милосердие. Не дай никому страдать; забери тех, кто должен умереть, быстро, и утешь тех, кто должен продолжать жить в одиночку.

Вся семья бормочет хором:

– Аминь.

После молчания, которым пристало почтить новопреставленных, Антон обращается к священнику:

– Там, в нефе, я думал, вы поведете нас наружу.

– Наружу?

– К двери в стене, которая все поросла плющом. Когда я первый раз увидел ее, то решил, что она ведет в бомбоубежище.

– Нет. – Лицо отца Эмиля мрачнеет, и он опускает взгляд к земле.

Ал спрашивает:

– Тогда что там?

– Старый-престарый туннель, еще со времен королей.

Мальчики начинают ерзать на скамейке, заинтригованные и уже забывшие про бомбы – стрессоустойчивость молодости.

Лицо Эмиля проясняется, он готов рассказать историю:

– Туннелем пользовались посланцы. Есть много других таких же туннелей, идущих от одного города к другому. Посланцы могли ходить от одной деревни к другой незамеченными и предупреждать друзей об опасности.

Пол говорит:

– Но в туннеле темно. Как же они там видели?

– Так же, как мы сейчас. – Он указывает на свечу, чей свет кажется слишком радостным, вымученным и нечестным.

Глядя на пламя свечи, Антон вдруг видит сквозь него, сквозь кувшины, стоящие на полках. За предусмотрительными запасами отца Эмиля, там, в глубине, густые квадратные тени. Вдоль стен этой ямы идут ниши разных размеров, уходящие в каменное основание церкви Святого Колумбана. Пламя свечи подпрыгивает на миг, спугнутое дыханием ребенка, и в этой более яркой вспышке проявляется серый изгиб черепа, чернота глазницы, выглядывающей из-за жестянки с консервированным мясом. В церкви Святого Колумбана имеется оссуарий – усыпальница для целых поколений священников, служивших здесь задолго до отца Эмиля. И когда-нибудь кости Эмиля тоже будут покоиться здесь, погруженные в сон среди своих предшественников.

Обеспокоенный, озираясь и чувствуя неприятный холодок, Антон отводит взгляд от черепа. Он не хочет, чтобы дети тоже его заметили. Пусть лучше отвлекутся и утешатся историями Эмиля о временах давно минувших, об эпохе королей. Но он продолжает ощущать неустанный взгляд темной глазницы. Он чувствует застывшую серую улыбку. Смерть смотрит на него одним глазом.

Мария достаточно оправилась, чтобы говорить:

– Можно мы теперь пойдем наверх?

– Еще нет, – отвечает Эмиль. – Надо убедиться, что больше самолеты не прилетят.

– Тогда вы должны все нам рассказать о старых королях!

Мальчики согласны; они засыпают отца Эмиля вопросами, а у священника неиссякаемый запас ответов. Элизабет вздыхает с облегчением, видя, что к Марии вернулась ее обычная манера поведения, ее будто отпустил материнский страх того, что однажды самолеты унесут души ее детей, оставив лишь высушенные оболочки, пустые ракушки. Слава Богу, не сегодня. Антон видел таких детей, с душами, вырванными ужасом, который слишком велик, чтобы его мог осознать даже взрослый. Он предпочел бы видеть этих детей – своих детей – мертвыми, нежели сломленными. Он задумывается, сколько детей этой ночью превратятся в пустые оболочки и сколько останутся сиротами. Сколько в Штутгарте будет детей неестественно притихших и с пустыми глазами, сколько забудут всю радость ожидания Рождества и останутся гнить заживо.

– Расскажите нам про рыцарей, – просит Пол, – которые жили во времена королей.

– Да, – вторит Ал, – пусть это будет история о рыцарях с мечами.

– Сейчас Рождество, – вмешивается вдруг Элизабет.

– Еще нет, – говорит Мария, надувшись. – Я хочу историю про рыцарей!

– Давайте лучше послушаем про Рождество.

– Это будет уместно, – соглашается Эмиль. – Давным-давно, в далекой стране, Господь избрал Марию, чтобы она была матерью Божьей, потому что она была лучше других женщин – самая добрая и заботливая, самая верующая и праведная.

Дети мирятся с тем, что придется слушать уже знакомую историю. Они откидываются на полки, Мария прижимается к плечу Эмиля, слушая, как он рассказывает о Благовещении, о долгом пути Матери на спине осла, ее путешествии в Вифлеем. Эмиль зажигает путеводную звезду в воображении детей; обволакивает крышу скромных яслей пением ангелов.

– А вы знаете, какую песню пели ангелы, когда Младенец-Христос родился?

Дети отрицательно качают головами. Ночь спокойна и тиха, пыль над Штутгартом оседает.

Отец Эмиль поет:

Пролейся, о прекрасный свет, С небес и приведи рассвет; Вы, пастухи, оставьте страх, Весть на ангельских устах: Дитя родилось в этот час – Утешение для нас.

Антон не может противиться музыке. Он подпевает гимну, подстраивая свой голос в тон священнику. Элизабет тоже поет, вступая с того же слова, с той ж ноты. Муж и жена смотрят друг на друга, застенчивые и удивленные этим неожиданным единством, но не прекращают петь.

Изгнан с трона Сатана, Вечный мир дарован нам[26].

Часть 3

Способы заработать на жизнь

Февраль – май 1943

15

Земля твердая и мертвая под слоями уплотненного льда. Вдоль дороги, по обочине, и на плоской груди далеких полей, то, что прикрыто снегом, серое от пыли, от