матери это был величайший грех и невиданное богохульство.

В одном из ящиков внизу шкафа хранилось множество разных свечей на выбор, а также спички, четки и молитвенники.

– Вот здесь, перед ликом всех этих святых, ты сейчас и очистишься от греха! – прорычала мне мать.

Она сунула мне сигарету, которую я, считай, только закурила, успев лишь пару раз затянуться, и вынесла свой приговор:

– А теперь ты это съешь.

Я не ослышалась?!

– Съесть… это?

– Да!

Не может же она такое требовать!

– Сейчас же!

– Нет!

Тогда мать со всей силы влепила мне пощечину. Больно было так, будто мне на щеку грянулся один из святых.

– Ты не уйдешь из этой комнаты, покуда это не съешь, – объявила она. – Тебе известно, какие женщины курят?

Я помотала головой.

– Те женщины, которым платят за совокупление с мужчинами. Так называемые ночные бабочки, вот кто!

Я посмотрела на сигарету у себя в руке – которую Франко с таким трудом где-то достал, – откусила чуть-чуть. Для меня это и впрямь был единственный способ покинуть молельню. Если уж моей матери что засело в голову, перечить ей было бесполезно.

Вкус у сигареты был такой, будто я полизала самый низ дымовой трубы, а потом зажевала это клочком бумаги. Закашлявшись, я сплюнула на пол кусочки табака. Не обращая внимания на мой кашель, мать подтолкнула мою руку с сигаретой ко рту, ясно давая понять, что я должна откусить еще раз. Закрыв глаза и задержав дыхание, я выполнила требуемое. На этот раз я проглотила влажную труху.

– Будешь еще когда-то это делать?!

Я помотала головой, пытаясь, несмотря на кашель, проглотить оставшееся. В раздраженном горле саднило. Мне хотелось все это изрыгнуть обратно.

– А теперь пойдем в твою комнату, и ты отдашь мне все припасенное.

* * *

Никогда не думала, что буду так страдать по сигаретам. Я и знать о них не знала, пока Франко не предложил мне однажды попробовать.

Сколько я себя помнила, Франко всегда находился где-то возле меня. Неприметный мальчик, который то крутился на плантации возле отца, то охотился с рогаткой на белок, птиц и кроликов. Во многих отношениях он походил на меня, хотя был более одиноким ребенком. Другие дети в округе вечно резвились вместе, включая моих брата и сестру. Но мы с Франко были самыми младшими, а потому нас часто обходили стороной их игры и забавы. К тому же сказывалась и разница сословий. Франко был сыном человека, работавшего на моего отца, а потому мои брат с сестрой не уделяли ему внимания. Делалось это, конечно, не демонстративно – они просто следовали неким само собой разумеющимся правилам, сложившимся в нашем маленьком сообществе. Но сама я никогда об этом особо не задумывалась.

Первый раз, когда Франко со мной заговорил, мне было двенадцать лет, а ему тринадцать. Я тогда пошла прогуляться вдоль ручья, бегущего недалеко от дома. Он спросил меня, правда ли то, что я у себя в комнате видела Святую Деву. Замяв этот вопрос – я терпеть не могла об этом говорить! – я спросила, правда ли, что его мать владеет магией и способна видеть будущее.

Как мне показалось, он настолько же любил обсуждать свою мать, как я – Богородицу.

А потому мы оба предпочли поговорить о самих себе. Я ему рассказала, чем люблю заниматься, беспорядочно перечисляя свои увлечения: лазать по лимонным деревьям, валяться в траве, глядя в облака и представляя в них разных животных, искать четырехлистный клевер, играть на скрипке и читать романы. Его же пристрастиями были: вырезать из дерева разные штуковины, плавать в реке и играть в домино. Он заявил, что из моего перечня его интересует только лазание по деревьям за фруктами и что еще он может согласиться поискать клевер с четырьмя листиками, но музыка его совершенно не привлекает (равно как и нет желания слушать мою игру). А читать он, мол, и вовсе не умеет. Насчет облаков он, впрочем, признался, что порой тоже иногда за ними наблюдает, но тут же объявил, что это занятие для малышей. В заключение Франко предложил мне поиграть с ним в домино.

Я, пожав плечами, согласилась. Но меня сильно шокировало то, что парень его возраста не умеет читать. И в тот день я дала себе торжественную клятву: я непременно его этому научу.

Глава 19

Пури

Апрель, 1920 года

Прошлой ночью я услышала, как рыдает Анхелика.

Это произошло, когда я, выйдя от Каталины, направилась к своей комнате. Я отчетливо услышала плач сестры из-за двери, которая, как я поняла, вела в ее спальню. А Лоран как будто пытался ее утешать, называя ее ma chère и бормоча ей что-то вроде calmes-toi[39]. Я на всякий случай задержалась возле ее двери, но уже очень скоро оттуда перестали доноситься какие-либо звуки.

Это небольшое происшествие, каким бы ни было оно незначительным, позволило мне сделать любопытное открытие: теперь я знала, где комната Анхелики, и сегодня вечером мне, возможно, выпадал единственный шанс туда попасть и поискать там какие-либо улики, связывающие ее с Франко или же с оказавшимся в моих руках банковским чеком.

За завтраком мне пришел в голову идеальный план. Сегодня в нашем доме ожидалась игра в «Бинго», и к нам должны были прийти несколько семейных пар. Как пояснила Анхелика, наливая мне в стакан сок папайи, в лото они играли каждую неделю – менялись лишь дома и хозяева вечеринки. У меня не было ни малейшего интереса ни к самому «Бинго», ни к гостям моих сестер. Но для меня это событие означало, что, пока все будут увлечены игрой, я смогу ненадолго и незаметно отлучиться. Да и Хулия, которая, казалось, везде за всем подсматривала, будет в этот вечер слишком занята, обслуживая гостей. Возможно, мне даже удастся тайком забрать из кабинета отцовский дневник.

Я надела один из лучших костюмов Кристобаля: тройку из жилета в тонкую полоску, брюк из тонкой шерсти и такого же пиджака. Возможно, это был не лучший выбор, учитывая жаркую погоду, однако это был один из наимоднейших нарядов Кристобаля – тем более что Лоран собирался по случаю облачиться в смокинг. Поразительно, сколько уверенности – и даже душевной энергии – способен придать человеку модный дорогой костюм! В нем я по-настоящему почувствовала себя мужчиной. Надев в довершение образа мужнину широкополую американскую «шляпу игрока», я вышла из комнаты.

Снизу мне уже слышны были легкий смех и незатейливые комплименты. Что интересно, большинство разговоров велись