Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своей «шоколаднице» я привыкла играть роль радушной хозяйки. Обыкновенно я перемещалась туда-сюда по заведению, следя, чтобы всех посетителей хорошо обслужили, чтобы все были довольны, и порой даже немного развлекала гостей, отпуская шутку-другую или рассказывая анекдот. Мне всегда нравилось, к примеру, изображать чужие голоса – особенно озвучивая в анекдотах галисийцев[43] или старушек. И теперь мне настолько дико было видеть в качестве хозяйки вечера Анхелику! Почему-то меня это смещение роли сегодня задевало. (Неужто во мне появилась ревность? Вот уж чем никогда я не грешила! По-видимому, пребывание в образе мужчины отложило на меня свой отпечаток.)
И в то же время я испытывала сейчас незнакомое мне прежде чувство гордости за свою сестру. И дело было не в ее красоте – хотя люди всегда непроизвольно тянутся к привлекательным женщинам, – в ней присутствовала какая-то легкая задушевность, комфортность общения, заставлявшая всех гостей искать ее внимания. Это видно было по тому, как ее подруги то и дело брали ее за руку или шептали ей что-то на ухо. В ответ она вознаграждала их слова искренним смехом.
Лоран выглядел в этот вечер оживленнее обычного. Он с особым воодушевлением рассказывал о былых путешествиях, о многочисленных друзьях, о дорогих приобретениях, сделанных им, чтобы потешить свое хобби (речь шла о доставленном из Франции фотоаппарате «Брауни» и о бинокле для наблюдения за птицами). Спустя какое-то время я уже готова была запихать ему в рот пару этих самых conchitas asadas, чтобы он хоть на две минуты умолк. Хулия с обычной своей наблюдательностью следила за тем, чтобы бокалы у гостей не пустовали. В какой-то момент кухарка Росита, с которой я познакомилась только сейчас, принесла, покачивая из стороны в сторону своею пухлой derrière[44], большую сервировочную супницу с cazuela de mariscos[45] – что явилось, как я поняла, гвоздем сегодняшней трапезы.
У меня не было иного выбора, кроме как засовывать без конца в рот это несметное количество еды, пока не выдастся идеальный момент, чтобы ненадолго исчезнуть.
Такая минута настала после ужина, когда Анхелика пригласила всю компанию в патио. Там игроки расселись за столиками, поставленными в три ряда. На каждом лежали карточки «Бинго» и фишки. Я заняла местечко в ближнем к дому ряду.
Вокруг меня бурлило всеобщее оживление. То и дело слышался смех, рассказывались последние сплетни, мужчины заигрывали с женщинами, женщины флиртовами с мужчинами. Единственным человеком, который так же, как и я, здесь был как будто бы не к месту, – это Каталина. Я лишь надеялась, что она останется сидеть здесь, с гостями, а не захочет тоже побродить по дому.
Пока Анхелика с Лораном объявляли номера лото, я воспользовалась тем, что все отвлеклись на карточки, и, убедившись, что никто за мной не наблюдает, тихонько отошла в сторонку. В тот же момент одна из женщин восторженно заорала:
– Бинго!
Я метнулась вверх по лестнице, то и дело оглядываясь через плечо, и прямиком направилась к спальне Анхелики. К счастью, дверь та оставила незапертой.
Вытерев о брюки потеющие от волнения ладони, я повернула ручку двери.
Как оказалось, покои моей сестры состояли из двух комнат: подобия гостиной и собственно спальни. Остановившись на входе, я почувствовала себя глупо, поскольку не знала, с чего начать, разыгрывая из себя детектива. Что вообще могла я здесь найти такое, что как-то связало бы моих сестер с Франко?
– Quiere cacao, quiere cacao!
«¡Mierda!»[46]
Рамона подлетела ко мне. Я опустила голову.
– Quiere cacao, quiere cacao!
– Тш-ш! – шикнула я на нее, но птица продолжала твердить свою мантру.
Пока никто в доме ее не услышал, я скользнула в спальню, метнулась к прикроватной тумбочке и выдвинула верхний ящик. Там вроде не было ничего и отдаленно подозрительного, если не считать таковыми французско-испанский словарь и шкатулку с ювелирными украшениями. Во втором ящике обнаружилась пачка писем, перевязанных красной ленточкой. При поверхностном осмотре мне показалось, что это письма к Анхелике от разных мужчин. Быть может, от поклонников? Но все же я сочла странным, что она стала бы хранить письма от других кавалеров в такой близости от своего мужа.
От Франко как будто никакой корреспонденции не было – по крайней мере, в тех письмах, что мне попались. Под конвертами лежала фотография маленькой девочки. Лицо ее мне показалось смутно знакомым, хотя я и не сумела распознать, кто она. Я была лишь уверена, что это не Анхелика и не Каталина, поскольку у обеих сестер цвет кожи был значительно светлее, чем у этого ребенка. Девочка, которой было не больше десяти лет, глядела в объектив очень напряженно, как будто она была против того, что ее сфотографируют. Но, кроме гнева, в ней чувствовалось что-то еще. Ее лицо выдавало некое душевное страдание, как будто она перед самой съемкой о чем-то горько плакала. Волосы ее были убраны в две тугие косички, а надето на ней было платье-матроска, из которого она заметно выросла.
Обходя кровать к другой тумбочке, я заметила стоящий под окном стеклянный ящик. Большой прямоугольный «домик» для живности. В ногах у меня появилась легкая дрожь. Я медленно приблизилась к ящику. Внутри его, свернувшись за крупным булыжником, лежала та самая черно-бело-красная змея, что я видела у себя в комнате. Внезапно Рамона сделалась еще более оживленной. Она перелетела мне на голову, повторяя при этом уже что-то другое – словно о чем-то меня предупреждая, – но я не в силах была ее понять.
У меня взмокли ладони.
Зачем Анхелика держит у себя в спальне змею? А что еще ужаснее – почему ее ядовитая гадина оказалась прошлой ночью у меня на постели? Слишком уж большое совпадение, не так ли, что эта тварь умудрилась сбежать из своего достаточно защищенного террариума и очутилась прямо возле меня?
Но размышлять дальше я не смогла, поскольку из коридора донесся шум. В отчаянии я огляделась вокруг, но не успела и двинуться с