куклы я в жизни не видала. До талии она была похожа на девочку, а низ ее был сделан из подушечки, закрытой красной юбкой. Она была очень красивой, даже несмотря на то, что лицо ее было перепачкано, а волосы наполовину вылезли – что говорило мне о том, что этой куклой по-настоящему играли, в отличие от кукол Анхелики.

– Она такая хорошенькая! А ты уверена, что она тебе самой не нужна?

– Она твоя. – Наткнувшись на мой молитвенник, Элиза принялась его листать. – Но с одним условием.

– Все, что захочешь!

Внезапно послышался резкий стук в дверь.

– Кто у тебя там, Каталина? С кем ты разговариваешь?

– Ни с кем, мамочка.

– Не лги мне! Это что, та девка? – Она с силой застучала в дверь. – Открой сейчас же!

Если бы мать увидела у меня в комнате Элизу, то, несомненно, отняла бы у меня куклу, а мне так хотелось, чтобы игрушка осталась у меня.

– Нет. Это не она!

Когда наконец мать ворвалась в спальню, Элиза, метнувшись к окну, успела спрятаться за занавеской. Ночь была на редкость светлой. Луна за окном была такой огромной, что казалось, до нее можно дотянуться.

– И где она? – вопросила мать.

– Кто?

– Я слышала чей-то голос.

– Я разговаривала сама с собой.

– Не делай из меня дурочку, Каталина. Я четко слышала из твоей спальни два женских голоса.

Уж не знаю, что меня натолкнуло на эту идею – то ли четки в руке у матери, то ли сами собой пришедшие на ум молитвы к Святой Деве, то ли яркое свечение луны за окном, – но я и не заметила, как на язык навернулся идеально подходящий ответ.

– Это была Дева Мария.

Я ожидала, мама расхохочется, однако она даже не улыбнулась.

– Ты лжешь мне, Каталина?

Я помотала головой, заметив в этот момент под кроватью красный сполох – юбку куклы.

– Не шути насчет этого, Каталина.

Я побоялась посмотреть ей в глаза.

– Я и не шучу. Это правда была она.

Мать обвела взглядом комнату:

– И где же тогда она?

– Она исчезла, как только ты постучала в дверь.

– Ты знаешь, что врать насчет этого – смертный грех?

Я с трудом сглотнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Впрочем, известно, что Дева показывается самым невинным и безгрешным, – шепотом произнесла мама. – Если то, что ты мне сказала, Каталина, правда, то это истинное чудо!

Я кивнула. Я понимала, что потом мне придется во всем признаться, но в этот момент я очень боялась, что мать увидит Элизу или ее куклу, а потому готова была сказать что угодно, лишь бы мать ушла из моей спальни.

Словно спохватившись, мама торопливо осенила себя крестным знамением:

– ¡Cristo Bendito![50] Сама Святая Матерь Божья к нам явилась! – Она обняла меня за плечи. – Ты уверена? И что она сказала?

Я пожала плечами.

– Но она же должна была что-то тебе сказать. Она всегда является с каким-то посланием миру.

– Она велела нам любить друг друга, – наугад сказала я.

Прослезившись, мать опустилась на колени. Через мгновение – показавшееся мне долгим, как целые сутки, – она порывисто поднялась на ноги.

– Я должна рассказать об этом твоему отцу. Надо рассказать падре Элодио. Все в нашей церкви должны об этом узнать! Все до единого!

– Не надо! – схватила я ее за рукав. – В смысле, я не уверена, понравится ли это самой Деве.

– Милое дитя, зачем бы еще она стала являться, как не затем, чтобы передать через тебя послание для всех детей Божиих? – Мама погладила меня по подбородку. – А ты подожди пока здесь – вдруг Она явится еще раз.

На этом она выскочила из комнаты, и мы с Элизой остались наедине.

Девочка тут же выступила из-за занавески.

– Значит, я Святая Дева? – широко улыбнулась она.

– Я ничего другого не смогла придумать. – Я обернулась на оставшуюся распахнутой дверь. – Тебе лучше уйти, пока они не вернулись. Так какое было у тебя условие, чтобы я могла оставить себе куклу?

Элиза забралась на подоконник.

– Обязательно покажи ее своему отцу.

Сказав это, девочка быстро соскочила на землю. Лишь занавеска колыхнулась в опустевшем окне.

Глава 21

Пури

Апрель 1920 года

Все же, наверное, существовал какой-то иной, более достойный способ выявить моего потенциального убийцу.

Из-под кровати Анхелики я видела приближающиеся ко мне две пары мужских ног. Я могла лишь надеяться, что свисающее с кровати цветастое покрывало скрывает меня полностью. Мужчины смеялись над чем-то, что, по-видимому, было сказано еще внизу, но о чем шла речь, я так и не разобрала. Они чересчур быстро болтали по-французски. Причем одним из пришедших был Лоран.

«Ну же, Лоран, бери наконец то, за чем пришел, и уходи уже обратно!» – с досадой сказала я про себя.

Однако мужчины определенно никуда не торопились. Они все переговаривались и смеялись. Рамона, громко вскричав, захлопала крыльями.

– Tais-toi![51] – прикрикнул на птицу Лоран, захлопывая дверцу клетки. Причем с Рамоной внутри. Перед Анхеликой он никогда не вел себя с ее питомицей так грубо!

Неожиданно мужчины притихли, а ботинки обоих оказались в тесной близости друг к другу. А вдруг они меня услышали?

Я задержала дыхание.

Зачем они вообще сюда пришли? Разве им не надо внизу играть в «Бинго»?

На спине и в подмышках у меня проступил пот. Я могла бы коснуться их обуви, просто протянув руку – так близко они ко мне стояли. Тут я спохватилась, что мне все же надо дышать – очень надеясь, что эти двое меня не услышат. Что же их задержало так надолго?

Я вновь поглядела на их ботинки. Что-то странное было в том, как они стояли. Лицом друг к другу, вплотную. Будь это мужчина и женщина, я могла бы поспорить, что они целуются. Что ж еще они могли бы делать! Но нет, этого же никак не могло быть, не так ли?

Быть может, один из них помогал другому завязать галстук или что-то в этом духе? Мама всегда мне говорила, что у меня чересчур бурное воображение. Наверняка этому должно быть некое разумное объяснение. Лоран ведь совсем не из того типа мужчин. Он женат на Анхелике и вообще – явно не прочь пофлиртовать.

Стоп!

Он же пытался заигрывать со мной – с человеком, которого считал мужчиной.

И к тому же, если там один другому взялся поправить галстук, то должен был давно уже с этим покончить. Или они продолжили бы разговаривать.

Не примерещились ли мне