Я также с горечью поняла, что вся моя одежда была пропитана запахом безнадёжности и обречённости. Затхлый запах так ударил мне в нос, что теперь я больше не удивлялась, почему люди уходили и оставляли меня одну. И только я одна никогда не замечала этого запаха, или просто смирилась с ним – ведь я поверила, что не заслуживаю ничего лучшего. Меня с детства убедили, что запахи дорогих духов не для меня, причем в буквальном смысле этого слова, да я едва была знакома с тем, как пахнут настоящие дорогие духи. По иронии судьбы, папина жена как-то подарила мне крохотную бутылочку духов «Шанель №5”. Я почти не пользовалась ими – берегла для специального случая. Специальный случай не заставил себя долго ждать. В один из своих приездов папа вылил всё содержимое себе на палец – продезинфицировать порез… Когда я нашла на полке пустую бутылочку и спросила, зачем он это сделал, он только в недоумении пожал плечами: «Я не нашел ничего другого!»

Еще в шкафу я нашла много оборонительной амуниции. Эта амунициянужна была на случай, если меня критиковали, обвиняли, контролировали или использовали другие средства давления. На случай, если я срывалась, бунтовала и возмущалась, наказывала и мстила. Эта амуниция также необходима была для того, чтобы прикрыть свои собственные чувства неадекватности, ущербности, слабости и стыда.

Оглядев ещё раз шкаф, я также поняла, что имею дело с полным хаосом, неразберихой и подлинным безумием! Логика и тщательное продумывание ситуаций вообще не участвовали в этом процессе. Участница событий следовала исключительно велениям раненного сердца, а его решения, к сожалению, были скоропалительными и крайне незрелыми. В шкафу также не было никаких полок, порядка и логики – всё было брошено в одну огромную кучу, в которой ничего нельзя было толком найти. Платья, обувь и вооружение валялось вперемежку – грязное с чистым, старое с новым. Как будто хозяин шкафа принимал все свои решения в панике и спешке, или во время безумного ночного кошмара.

Я в недоумении смотрела на всю эту вакханалию, и меня не покидало ощущение, что большинство из этих вещей – совершенно не мои, и я их никогда сюда не приносила. Откуда же они здесь взялись? Опустившись на колени, я вынула всё из шкафа и разложила его содержимое на полу, рыдая и возмущаясь, и недоумевая всё больше и больше. Но наступил день, когда я, наконец, поняла его истинное происхождение – это было моё семейное наследие…

Когда я отделила чужие проблемы от своих, то оказалось, что многие проблемы в моей жизни были совсем и не моими. Теперь я точно знала, что никто не может быть ошибкой в чьей-то жизни, что не нужно заслуживать любовь и уважение, и что каждый человек имеет полное право на безусловную любовь. И только очистив свою голову от чужого хлама, я смогла увидеть своё новое, зарождающееся Я, и тем самым полностью восстановить свою утраченную невинность. Невинность души, которую у меня забрали так рано, поправ каждую крупицу моего человеческого достоинства.

Мне также вспомнилось, как после маминой смерти я пришла в её квартиру. Как я достала все вещи из шкафов и рассортировала их по коробкам – что-то нужно было выбросить, что-то отдать друзьям, что-то взять с собой, а что-то просто оставить позади. Я вспомнила, что не должна была этого делать – я просто искала ответы. У меня было много «Почему?», «Как?» и «Зачем?»

Так получилось, что две главные женщины в моей жизни так и не дожили до того момента, когда можно было что-то исправить или изменить. Они ушли из жизни, так и не осознав своих ошибок, не показав мне правильный путь, не поделившись своей женской мудростью. Как и много лет назад, эту работу они оставили мне – кому-то нужно было расчистить всё ненужное и мешающее жить. Сначала нужно было всё рассортировать, разложить по коробкам, и повесить бирки. Затем решить, что с этим делать. Но главное – освободить место для полного Обновления.

На первую коробку я наклеила бирку «Жертва и Безответственность». Нет, мне нужна была не коробка – чтобы упаковать все случаи, когда я посчитала себя жертвой, мне понадобился бы огромный контейнер! Я верила, что каждый человек, пришедший в мою жизнь, хотел намеренно сделать мне больно. И вот теперь я должна была признать самую страшную истину – это я сама помогла людям сделать себя жертвой. Конечно, я не могла защитить себя от нападок отца, когда была подростком, но, будучи взрослой, я продолжала себя чувствовать такой же униженной и бессильной. Вместо того, чтобы научиться, как постоять за себя, я по-прежнему сносила удары и терпела жгучую боль.

Я была жертвой бабушки, друзей, любовников, начальников, уличных прохожих, и еще не весть кого! Вот уже двадцать пять лет, как умерла моя бабушка, а ощущение тюремного заключения и безвыходности всё никак меня не покидало. Всё моё существо было отравлено ядом вины и неблагодарности, который вкладывался в мои уши день и ночь, на протяжении многих лет. Бабушкины слова всё еще отдавались в моих ушах, и, как и двадцать пять лет назад, я всё еще бессильно барахталась и отчаянно возмущалась в ответ.

Пришла пора признать, что мужчины в моей жизни не могли удовлетворить мой голод по любви и спасти меня от моей семьи и душевной боли, как бы мне этого ни хотелось. Да, я пыталась взвалить на них свою непосильную ношу, как когда-то эта ноша была взвалена на меня. Все эти долгие годы они были ответственны за мою боль, как когда-то я была ответственна за чужую. И этот порочный круг вины и ответственности возвращался ко мне, как бумеранг, и больно бил по самым незащищенным местам.

Что ещё интересно – любой человек мог внедрить себя в моё пространство и делать там всё, что ему заблагорассудится. При этом, когда отношения обострялись, самой моей «уникальной» стратегией, которой меня научил отец – это отвернуться и убежать. Я испытывала буквально панический ужас перед любым конфликтом, и постепенно стала настоящим мастером сглаживать острые углы или упорно замалчивать проблемы. Мне не было в этом равных!

Я почти полностью заполнила контейнер, когда вдруг наткнулась на вещицу из последнего репертуара жертвы – платье русской жены, приехавшей в Англию по объявлению. Мне вспомнился день, когда я выходила замуж за Джефа. Ночью прошел дождь, и, садясь в такси, я испачкала низ своего свадебного наряда. Мне пришлось вернуться домой и за десять минут отстирать и высушить свое белое платье. Это было нехорошее предзнаменование, но я всё равно мчалась на всех парусах в Загс – расписаться с человеком, которого почти не знала. Ради незнакомого человека я продала квартиру и оставила позади свою прежнюю жизнь, приехав жить в чужую страну буквально с одним чемоданом. Япоставила всё на один номер рулетки, а затем начала обвинять этот номер за то, что он оказался проигрышным.

Вторая коробка называлась «Признания и раскаяния». Мне пришлось, наконец, признаться, что лучшие годы своей жизни я потратила на то, чтобы убежать и спрятаться от боли – как тогда, когда я убегала от папы на склоны Днепра и долго плакала на лавочке. Потом я начала убегать на улицу, пытаясь найти своего «Спасителя» в уличном мире таких же потерянных, как и я сама. Я не посмотрела своей боли в глаза и не сказала: «Я знаю, что мне больно, но я должна подумать, как залечить эту боль, а не бросаться в омут с головой». Но затем, не найдя «Спасителя» нигде, я стала прятаться от мира и от жизни, захлопнув все двери и возможности, и погрузившись в мир депрессии. Я не хотела признать, что это не мир жесток ко мне, и даже не боль – это я жестока к себе. Это было моё самое большое раскаяние.