с Леной, мы прошли в зал с живенькими горчичными стенами. Сели в кресла и сделали вид, что читаем учебник биологии. Изредка писали в общий чатик, отчитываясь об обстановке в старшем отделе. Глеб и Гаммер также изредка нам отвечали. Устав притворяться, я действительно занялась домашней работой.

Увидела на колонне афишу и прогулялась к ней, чтобы осмотреть стеллажи, между которыми нам с Настей предстояло прошмыгнуть. На афише сообщалось, что двадцать девятого марта в актовом зале откроется Неделя детской книги, а чуть позже пройдут встречи со Светланой Лавровой и другим, мне неизвестным автором. Лаврову я знала по «Петушиной лошади» и решила, что схожу к ней на встречу, если меня в наказание за спуск по лифтовой шахте не замуруют в библиотечном подвале.

К вечеру читателей в старшем отделе почти не осталось, и я написала в чатик:

«Начинаем».

Глеб поднялся к нам на третий этаж и заговорил с Леной. Она выглядела усталой. Кажется, отвлекать её не было смысла, но мы с Настей хотели исключить любую непредвиденную случайность. Одного «Вы куда?» нам уже хватило. Когда Глеб увлёк Лену разговором – интересно, о чём они там защебетали? – мы с Настей тихонько поднялись с кресел. Убедились, что за нами никто не следит, и проскользнули между стеллажами. Дошли до квадратного окна, над которым висел кондиционер, повернули налево и оказались в закутке, где библиотекари отдыхали и пили чай. Я и раньше сюда заглядывала, когда мы только начали искать лифтовую комнатку, и никогда бы не заподозрила, что путь в книгохранение для меня откроется именно здесь.

Самый обычный закуток. Слева – красная штора самодельной ширмы, справа – бежевая глухая стена, а прямо – коричневая стена с картиной в обшарпанной раме. Будто и не картина, а вырезанная из альбома фотография лошади в богатой сбруе. Какой-нибудь арабский скакун. Всё пространство закутка было занято узким столом и такими же узкими скамейками. На скамейке слева – удлинитель и чайник. На столе лежали открытая пачка печенья «Юбилейное», чашка с засохшим чайным пакетиком «Ява», банка с вареньем, что-то маслянистое в пищевых контейнерах, мятые салфетки со следами губной помады…

– Ты уверена? – прошептала я.

– Нет, – Настя с улыбкой пожала плечами.

Три дня тому назад, проскочив за дверь с телефонной будкой, Настя лишь мельком осмотрелась в тёмной лифтовой, но увидела главное: напротив ниши с вертикальными створками лифта было окошко, почему-то заклеенное чёрной плёнкой. Настя не придала этому значения – ну заклеено, и ладно, – а потом сообразила, что в лифтовой не могло быть никаких окон, ведь она располагалась довольно далеко от внешней стены библиотеки! Озадаченная, Настя достала нарисованный мною план третьего этажа, сопоставила положение мнимого окошка и граничившего с ним обеденного закутка, перебрала фотографии Гаммера и догадалась, что картина с лошадью – загородка! За ней и пряталась наша лазейка, втайне от всех читателей соединявшая старший отдел с иностранкой. Никаких замков, никаких решёток. И место подобралось укромное – в закутке мы были скрыты от посторонних взглядов и камер видеонаблюдения. Чтобы Лена нас не застукала, мы воспользовались обаянием Глеба, а Гаммера оставили внизу, он готовился по команде поднять жёлтый рычажок выключателя.

– Не знаю, Насть, звучит странно, – позавчера сказала я на собрании. – Зачем кому-то делать окошко в лифтовую?

– Чтобы подавать еду в хозяйскую спальню, – предположил Гаммер. – Ну, когда там ещё не было лифта, то есть…

– Какая спальня?! – вздохнула я. – Это пристройка, а не вилла.

– А, точно… Прости.

– Наверное, задумывалось, что через окошко будут принимать книги в старшем отделе, – сказал Глеб. – Не бегать же каждый раз по коридору в соседнее помещение.

– Мы бы заметили!

– Значит, окошком не пользуются. Или пользуются, когда нужно принести сразу много книг.

– Звучит логично, – кивнул Гаммер. – Следовательно, лошадь можно снять. Её бы не стали приколачивать намертво.

– Если что, раскурочим! – обрадовалась Настя.

Я понадеялась, что курочить ничего не придётся.

Настя протиснулась между столом и скамейкой. Приблизилась к картине. Провела ладонью по исцарапанной раме, словно была опытным взломщиком и могла ощупью оценить её прочность. Тихонько постучала костяшками пальцев по стеклу, защищавшему фотографию лошади, и вдруг дёрнула раму с таким усилием, что я невольно вздрогнула. Рама оказалась надёжно приделанной к стене. Значит, снималась только сама картина.

Настя отодвинула чашку и банку с вареньем, чтобы ненароком не опрокинуть их, и достала из моего рюкзачка тонюсенькую пластинку – длинную железяку вроде тех, какими в фильмах вскрывают автомобили. Две такие железяки нам дал Гаммер, уж не знаю, где он их раздобыл. Гаммер вообще хотел пойти со мной вместо Насти, однако Настя заупрямилась – сказала, что ни за что не пропустит самое интересное и не собирается полдня прятаться по углам актового зала. Прятаться пришлось Гаммеру. В утешение я сказала ему, что никому другому не доверила бы выключатель.

– Ты у нас лучше всех разбираешься в технике.

– Такая техника, что куда деваться, – пробурчал Гаммер.

Настя попыталась железякой поддеть картину, затем подковырнула удерживавшие стекло деревянные штаники – бесполезно. Наконец сильнее вдавила металлическую пластинку в едва приметную щель. Пластинка изогнулась и проскользнула внутрь. Настя принялась водить ею вверх и вниз. Хорошо запомнила, что изнутри картину удерживали два гвоздика. Железяка ходила с натугой, и Настя коленом оперлась на стол.

Я вздрогнула, когда у меня завибрировал смартфон. Глеб написал, что Лена теперь одна. Она утомилась от разговора, и Глеб оставил её в покое.

((Поторопитесь».

Мне вновь стало страшно – как тогда, у красной телефонной будки. Я прислушалась: не идёт ли к нам Лена. Хотела одёрнуть Настю и в другой раз прийти сюда уже с Гаммером, однако Настя подцепила и отвернула первый гвоздь, слева. Картина подалась внутрь. Отвернуть второй гвоздь, справа, было проще. Картина высвободилась, и Настя, недолго думая, полезла с ней прямиком в раму, то есть в открывшийся квадратный проём.

Издёргавшись, истомившись, я передала Насте рюкзачок и поторопилась следом. Кажется, задела что-то на столе. Не обернулась. Мне бы перекинуть в проём ногу, нагнуться и аккуратно протиснуться самой, но я сунулась вперёд руками, в итоге упала на пол и чуть не свернула себе шею. Пока я барахталась на полу, Настя быстренько вставила лошадь на место, повернула запорные гвоздики, а потом села рядом со мной.

Мы затаились в тишине и темноте. Только из отдела литературы на иностранных языках доносились чьи-то голоса да чуть светился квадрат вправленной в раму картины.

Ни криков, ни сигнализации, ни воя сирен.

Мы сделали это! Забрались в лифтовую комнатку! На радостях я обняла Настю.