Они впервые встретились в отеле «Эверест». В четверг. Это было такое время, когда под вечер Бейт-Джала сдавалась под натиском жары: земля дышала, солнце клонилось к горизонту, вылетали птицы, зелень на холмах внезапно озарялась темно-изумрудным цветом.

Они сидели на улице за столиками для пикника, двенадцать человек – восемь израильтян, три палестинца, один репортер из Швеции. Рами пригласил сын Элик. Рами заинтересовался «Борцами за мир». Организация начала привлекать к себе внимание. Он гордился тем, что удалось сделать его сыну.

В группе начались обсуждения того, кто может являться борцом, а кто нет: было необходимо определить критерии отбора членов организации. Да и вообще, кто такой борец? Это тот, кто воевал? Или тот, кто прошел военную службу? Включать ли тех, кто служил за пределами территорий? Разве офицеры, которые отсиживаются в тылу, не борцы? Почему это так важно? Ведь борцом может быть любой человек, который ведет какую-либо войну? Может быть, все люди борцы? А что насчет женщин и детей? Если израильтянки – борцы, потому что служат в армии, значит и палестинских женщин тоже можно включить? А если они будут из Иордана, Америки, Ливана или Египта? Кто будет основателем? Кто спонсором? Сможет ли организация удержаться на плаву, если закинет слишком широкую сеть? Что произойдет, если определение будет слишком узким? Может быть, это стоит включить в уставные документы?

Рами и Бассам сидели рядом. Рами потягивал лимонад. Бассам пил кофе и курил одну сигарету за другой. Разговор ходил по кругу. Рами видел, как удлиняются тени деревьев.

Спустя какое-то время, он понял, что начал говорить. Он не знал, каким образом это случилось. Пришел понаблюдать, пообщаться, посмотреть на работу сына. Он не планировал высказываться, но разговор зашел о его собственной организации «Семьи, потерявшие близких, за мир» и о том, какой они прошли путь. Чтобы стать членом этой организации, нужно было потерять одного ребенка, одного из близких: израильтянин может это назвать mispachat hashkhol, а палестинец может это назвать thaklaan или mathkool. У них было уже несколько сотен членов: редко так бывает, когда многочисленность организации вызывает недовольство у ее членов. Здесь были не только родители, но и братья, сестры, тети и дяди, двоюродные братья и двоюродные сестры. Но опять-таки, возможно, любой, кто когда-либо сражался за что-то, потерял кого-нибудь и скорбел, и, возможно, слово «родитель» тоже нужно было обсудить – а что, если ребенок был усыновлен, а что, если сами родители были убиты? А что делать другим членам семьи? Можно без конца копаться в языке в поисках подходящего понятия или фразы, а, может, стоит просто собрать все организации под одним большим зонтом.

Позже – Рами потерялся в мыслях и не ощутил, сколько до этого прошло времени – он посмотрел вниз и с удивлением обнаружил, что курит. Рядом стояла пепельница, в которую он стряхивал пепел с навыком заядлого курильщика. Последний раз он брал в руки сигарету много лет назад. Он даже не мог вспомнить, как зажег ее. И совершенно не мог вспомнить, как попросил кого-то закурить. Рами незаметно для себя потянулся в палестинский портсигар и взял сигарету. Он курил с незнакомцем, мало того – они оба курили из одной пачки; Бассам молчал, молчал с закрытым глазами и внимательно слушал. В этом было что-то фундаментально простое. Это чувство пришло неожиданно и так же быстро испарилось. Рами прекратил говорить, все слова исчезли из головы, сигарета во рту стала отвратительной. Разговор снова вернулся к названию, но он все еще сидел на месте, рядом с Бассамом, в отеле «Эверест», среди невольных товарищей по несчастью.

Кажется, это заметил только Элик. Он тихо кивнул: да, он тоже здесь курил.

338

Во второй и в последний раз он курил с Бассамом два года спустя: перед входом в госпиталь, через несколько минут после того, как сердечный ритм Абир на мониторе древнего компьютера стал показывать прямую тонкую линию: они сидели молча на скамейках под деревьями с темно-зеленой листвой, передавая друг другу сигарету, которая пульсировала горячей оранжевой точкой.

339

Во время молитвы Бассам слегка прикасался головой к поверхности земли, но никогда не делал это настолько сильно, чтобы образовался синяк.

340

Храни нас от бесчинств, как потайных, так и явных.

341

По прибытии в отель «Ритц» в городе Вашингтон, где осенью тысяча девятьсот девяносто третьего года расположилась делегация Ясера Арафата, занимая полностью весь верхний этаж, сотрудник отеля принес в номер к Арафату приветственную корзинку.

В соломенной корзине – вместе с расписанием повестки, ручки с фонариком, двумя бутылками минеральной воды, мешочком пеканов в медовой глазури и термосом с эмблемой Белого дома – лежал бережно упакованный пряник в виде голубя. Сверху блестела белая глазурь, вместо глаз смотрели две маленькие голубые точки.

Спускаясь на лифте на первый этаж, Арафат – в плохо сидящем на нем костюме и традиционной куфии – повернулся к своим охранникам, погладил кучерявую бороду и спросил с невозмутимым видом: «И что мне с ним сделать, съесть?»

342

В мае тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года французский атлет Филипп Пети решил, что белая голубка станет частью его канатоходного шествия через долину Хинном.

Пети представлял свою опору оливковой ветвью: он собирался достать голубку на середине каната, выпустить в воздух и посмотреть ей вслед.

Накануне акробатического номера Пети прогуливался по улицам Старого города – от рынка к рынку, от аллеи к аллее, между палатками со сладостями, травами, фруктами, овощами, одеждой, сувенирами, крестами, мезузами [42], безделушками. Он разговаривал с продавцами, консьержами в отелях, мясниками и даже заглядывал в магазинчики, где продавали дорогие еврейские деликатесы, обращаясь ко всем с одним и тем же вопросом: где можно купить маленькую голубку, чтобы выпустить в воздух на канате? Попугаи, куропатки, большие голуби, – было все, кроме маленьких голубок.

Пети в чем-то забавляла такая ирония: «нет голубей мира в Иерусалиме», но он не бросил эту затею и продолжил искать птичку в темных закоулках, от рынка к рынку, объясняя людям на улице, что пытается найти.

Однажды утром, во время прогулки по улицам Старого города, его поманил рукой один дедушка с курчавой бородой и в темном плаще. Незнакомец говорил на ломаном английском языке. Взяв Пети за руку, он провел его через лабиринт мощеных улочек и поворотов.

На углу мастерской закройщика, между рулонами разноцветной ткани, сидели две птицы в древних колоколообразных клетках. Дедушка