стал открывать клетки и доставать птиц, сначала одну, потом вторую. Но Пети сразу приметил, что они ему не подходят: слишком большие, слишком темные, слишком неудобные для переноски.

– Это голубь, – сказал Пети. – Мне голубка нужна. Белая. Маленькая. Вот такая примерно. Это не то.

Пети уже повернулся к выходу, но продавец схватил его за рукав и, ухмыльнувшись, выудил из клетки самого маленького голубя самого светлого серого окраса, который на свету казался грязно-белым.

Старик поклонился. Махнув рукой, что уходит, Пети почувствовал, как птицу кладут ему в руку.

– Бери, – сказал дедушка. – Бесплатно.

Пети нежно погладил птицу по грудке. Большая, все-таки, и слишком серая, хотя, если смотреть издалека, может сойти.

– Бесплатно, – повторил дедушка, – для тебя.

Пери пожал руку владельцу магазинчика, заплатил пятьдесят шекелей и пошел обратно с запертой в клетке птицей через весь Старый город. Он знал, что ничего и никогда не бывает бесплатным.

В номере отеля «Гора Сион» на улице Хеврон Пети тренировался выпускать эту крупную птицу из особого кармана своих шаровар, приделанного специально для этого номера.

Она неуклюже захлопала крыльями, сделала пару пируэтов по комнате и приземлилась на кровать Пети.

343

Приблизившись к старческому возрасту, испанский художник Хосе Руис Бласко потерял часть навыков мелкой моторики. Кровь больше не доходила до кончиков пальцев. Сжимать кисточку стало сложно. Он не мог вырисовать лапки сизых голубей, благодаря которым обрел популярность.

В Малаге его прозвали Эль Палермо, «голубятник», за страсть держать множество голубей у себя дома, каких-то в клетках, каких-то свободно летающими по комнатам на первом этаже.

Потеря способностей опечалила Хосе, и он стал просить о помощи своего маленького сына Пабло, чтобы тот рисовал миниатюрные лапки вместо него. Мальчик уже проявил талант: он часто бывал на площади Мерсед и концом сикаморовой палки делал в песке наброски птиц, пальцем ноги вычерчивал в придорожной пыли контуры.

Когда Хосе Руис увидел работу своего мальчика – миниатюрную красоту голубиных пальчиков – он подарил сыну любимую палитру и кисти.

После чего сказал: а теперь иди рисовать.

344

В тысяча девятьсот сорок девятом году на Всемирном конгрессе сторонников мира Пабло Пикассо впервые показал рисунок голубки с оливковой ветвью в клюве. Набросок, вдохновленный библейской историей про Ноя и его ковчег – там голубь возвратился, неся в клюве ветку с листьями как знак того, что сошли воды потопа, – моментально стал общепризнанным символом мира.

345

В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году Махмуд Дарвиш написал речь Ясера Арафата для выступления на Генеральной Ассамблее ООН: «Сегодня я пришел к вам, держа в одной руке оливковую ветвь, а в другой – оружие борца за свободу. Не дайте моей руке выронить оливковую ветвь».

346

Я повторяю: не дайте моей руке выронить оливковую ветвь.

347

348

На стене в своей комнате, прямо над фотографией Шинейд О’Коннор, Смадар повесила изображение голубки Пикассо. Оно было повернуто таким образом, чтобы птица смотрела наверх, а не летела быстро вбок. Клюв нарисован покрупнее, чтобы было заметно, что он держит оливковую ветвь.

Под ним висел еще один голубь: на сей раз мертвенно-бледный, оставивший кроваво-красный след через всю страницу. На этом изображении клюв был немного острее.

Набросок висел на ее стене на протяжении многих лет, пока внуки Рами не сняли его и не положили вместе с другими вещами в прозрачный ящик с крышкой у изножья кровати.

349

Долина Хинном также известная как Геенна и в библейские времена была муравейником из пещер и алтарей, где проводились ритуальные жертвоприношения в честь бога огня Молоха. Младенцев клали на костер из древесины оливкового дерева, привязывали к колам или навесным платформам, которые медленно разворачивались в сторону огня и сжигали детей заживо. Священники громко били в барабаны, чтобы заглушить их крики, пока те горели. Запах тлеющих тел развевался по всей долине.

Именно здесь Иуда купил «землю крови» на те самые тридцать сребреников. Впоследствии Иуда повесился на дереве и свалился на это поле, где его тело разорвалось и из него выпали все внутренности.

Считалось, что в этой долине можно найти врата в ад, что часто служило объектом художественной фантазии на многих картинах мира.

В Коране эту долину называли местом наказания грешников и тех, кто отказался верить истине.

350

Пети рассказывал, когда он переходил долину, что слышал, как под ним сменяются эпохи.

351

Он надел свободный белый костюм королевского шута. Правая нога была окрашена в голубые цвета, символ Израиля, а левая – в переплетающиеся цвета палестинского флага.

Он сошел с крыши здания Испанской колонии всего в нескольких метрах от отеля «Гора Сион».

Трос был натянут на высоте трехсот метров над долиной. Он назвал представление «Прогулка по Арфе: Мост мира». Увиденный со стороны маршрут показался Пети похожим на арфу: сама долина, созданная природой в форме чаши, и края, соединенные одним основным тросом и одиннадцатью натяжными.

Расстояние «прогулки» составляло три сотни метров под наклоном в двадцать метров. Ширина троса составляла два сантиметра. Посмотреть представление пришли люди со всех концов города, кто-то присел на стены Иерусалима, кто-то расположился возле Синематеки, кто-то остался стоять на земле и таращиться в небо.

Пети внезапно озарило, что из-за наклона он будет подниматься в небо.

Под ним раскинулась долина Хинном с пучками зелени, погребальными нишами, древними пещерами и такими же древними историями, наполненными адской печалью.

Снизу подул порыв сильного летнего ветра. Долина озарилась красотой раннего вечернего солнца. Далеко на крышах блестели в лучах телевизионные антенны. Парил дирижабль. Пети сошел с крыши здания Испанской колонны под оглушительные крики и аплодисменты.

Его костюм развевался на ветру. В плену своего красного шарфа он держал белую голубку, спрятанную в кармане штанов.

352

Еще в детстве Пикассо любил рисовать при свете лучины. Уже тогда интуиция ему подсказала, что двигающиеся тени придадут рисункам колышущееся настроение.

353

Пети остановился на тросе и оглянулся на Старый город. Краем глаза он заметил несколько маленьких колоритных фигур, которые прыгали от здания к зданию, пытаясь скопировать направление его пути.

Он слышал, что быстрейший способ добраться куда бы то ни было в Старом городе Иерусалима – перепрыгивать